Роберт Ладлэм - Уик-энд с Остерманом

— Я не понимаю, о чем ты…

— Это очень важно, — прервал ее Тремьян. — Ему стоит понять. Вот таких ошибок я никогда не допускаю в суде. Я всегда стараюсь понять, что происходит.

Элис почувствовала угрозу, таящуюся в этих словах:

— Я считаю, что все это ты можешь выложить ему самому.

— Я сделал это, но он мне не ответил. Вот почему я и говорю с тобой… Помни, Элис, никто из нас не совершенен, как бы ни старался. Только у некоторых больше сил. Помни это!

Повернувшись, Тремьян вышел, через секунду хлопнула дверь в передней. Уставившись на пустой дверной проем, Элис почувствовала рядом чье-то присутствие. До нее донеслись звуки, в которых она не могла обмануться. Кто-то тихо прошел через гостиную и теперь стоял рядом с кухней, скрытый от ее взгляда. Медленно и беззвучно она двинулась в ту сторону. Когда свернула в узкую боковую комнатку, увидела у стены Лейлу с застывшим взглядом.

Лейла, по всему, слышала разговор на кухне. Она вздохнула, увидев Элис, а потом рассмеялась, но в смехе не было и намека на веселье. Лишь понимание, что тебя застукали за чем-то постыдным.

— Я пришла за другой тряпкой, — взяв чистую, она вернулась в столовую, не произнеся больше ни слова.

Элис стояла, пытаясь понять, что, собственно, сегодня происходит со всеми. Словно какая-то тень легла на жизни всех, кто был на уик-энде.

Они лежали в постели: Элис на спине, а Джон на левом боку, отвернувшись от нее. Остерманы расположились по другую сторону холла в комнате для гостей. Наконец-то они остались вдвоем.

Элис знала, как устал муж, но не могла откладывать на завтра мучивший ее вопрос — хотя его можно было считать утверждением:

— Между тобой и Диком с Джоем возник какой-то конфликт, да?

Таннер сменил позу и теперь, чувствуя едва ли не облегчение, смотрел в потолок. Он ждал этого вопроса и уже приготовил объяснение. Очередная ложь, но, похоже, он уже стал привыкать к этому. Однако ждать осталось совсем недолго — так уверял Фассет. Он начал медленно, тоном рассеянным и небрежным:

— Ты чертовски проницательна.

— Неужто? — она придвинулась поближе и вгляделась в лицо мужа.

— Все это противно, но пройдет. Помнишь, я рассказывал о биржевых сделках, о которых в поезде болтал Джим Лумис?

— Да. И ты не хотел, чтобы Джанет пошла к ним на ленч… К Лумисам, я имею в виду.

— Это верно… Ну, в общем, Дик и Джой связались с Лумисом. Я советовал им не делать этого.

— Почему?

— Мы провели расследование.

— Что?

— Расследование… У нас было несколько тысяч, которые на круг должны были приносить пять процентов. Я прикинул, почему бы их и не вложить. Поэтому я пригласил Эдди Гаррисона — он командует юридическим отделом, ты встречалась с ним. Он порасспросил кое-кого.

— И что он выяснил?

— Что это дело скверно пахнет. Жареным. Ничего хорошего, словом.

— Незаконная деятельность.

— Полагаю, на следующей неделе все станет ясным… Гаррисон утверждает, что тут может быть тема для большого выступления. Получится то еще шоу. Я говорил это Джою и Дику.

— О Господи! Значит, ты готовишь такую программу?

— Не беспокойся. Потребуется несколько месяцев. Она не первая на очереди. В случае чего предупрежу их. Они успеют унести ноги.

Элис снова услышала голоса Кардоне и Тремьяна: «Ты говорила с ним? Что он сказал? Не позволяй Джону выносить суждения…» Они были в панике, и наконец она поняла, в чем дело:

— Джой и Дик просто жутко перепуганы. Тебе это известно?

— Да. Так я и предполагал.

— Ты это предполагал. Ради Господа Бога, они же твои друзья! Они боятся! Они до смерти испугались!

— О’кей. О’кей. Завтра в клубе я скажу им, чтобы расслабились. Стервятник из Сан-Диего больше не атакует.

— Нет, это в самом деле жестоко! Ничего нет удивительного, что они были так взбудоражены! Они считают, что ты поступаешь просто ужасно, — Элис вспомнила молчаливую фигуру Лейлы у стены, когда она слушала, как Тремьян молит ее и угрожает ей в кухне. — Они все рассказали Остерманам.

— Ты уверена? Откуда тебе известно?

— Это не важно. Они должны воспринимать тебя как источник ужаса… Завтра же утром, ради Бога, скажи им, чтобы не волновались.

— Я же обещал, что так и сделаю.

— Теперь все ясно. Эти дурацкие крики у бассейна, эти споры… Я в самом деле очень зла на тебя.

Но на самом деле Элис не сердилась — туман неизвестности теперь рассеялся. Ей надо было обдумать ситуацию. Погруженная в свои беспокойные мысли, она легла на спину, но теперь к ней пришла та расслабленность, которую она не чувствовала уже несколько часов.

Таннер плотно сомкнул веки и постарался привести в порядок дыхание. Его ложь прошла. Проще, чем он мог рассчитывать. Теперь ему полегчало.

Фассет прав. Он оказался в состоянии справиться со всем.

Даже с Элис.

Он стоял у окна спальни. Небо сплошь затянуто тучами, луны не видно. Он смотрел вниз на газон и лес за ним, и вдруг решил, что зрение обманывает его. Он отчетливо видел огонек сигареты. Кто-то шел, совершенно не скрываясь, и курил! Господи Исусе! — подумал он, — кто бы там ни был — неужто не понимает, что может поломать всю игру?

Затем присмотрелся внимательнее. На человеке купальный халат. Это был Остерман.

Неужели Берни что-то увидел? Или услышал?

Таннер быстро и бесшумно вышел из спальни и спустился вниз.

— Я так и думал, что ты выберешься погулять, — сказал Берни, который, сидя в кресле на краю бассейна, задумчиво смотрел на воду. — Этот вечер явно не удался.

— Я бы так не сказал.

— Тогда я советую тебе быть более внимательным. Вооружись мы ножами, этот бассейн был бы уже красен от крови.

— Твои голливудские штампы не оставляют тебя, — Таннер присел на край бассейна.

— Я писатель. Я наблюдаю за происходящим и все перевариваю.

— А я думаю, что ты все же ошибаешься, — сказал Таннер. — У Дика, как он сам говорил, какие-то неприятности с делами. Джой просто напился. Ну и что?

Остерман закинул ногу на ногу и выпрямился:

— Ты удивился, увидев меня здесь… Меня привел какой-то смутный инстинкт, ощущение… Я решил, что ты обязательно спустишься. Похоже, тебе, как и мне, не спится.

— Ты меня интригуешь.

— Я не шучу. Нам пора поговорить.

— О чем?

Встав, Остерман подошел к Таннеру, глядя на него сверху вниз. От окурка прикурил новую сигарету:

— Чего бы тебе хотелось больше всего? Я имею в виду — для себя и своей семьи?

Таннер с трудом верил, что не ослышался. Остерман начал банальнейшим образом. Тем не менее он ответил так, словно воспринял вопрос с полной серьезностью:

— Думаю, что покоя. Покоя, хорошей еды, убежища и внутреннего комфорта. Это ты хотел услышать?

— Все это у тебя есть. Во всяком случае, на сегодняшний день.