Харлан Кобен - Ловушка

Уэнди знала только домашний номер Тернболов. Сами они наверняка еще не вернулись из «Бленда». Кто еще мог бы подсказать?

Дженна Уилер, бывшая жена Дэна.

Наступил поздний час, но Уэнди решила: теперь не до телефонного этикета.

Ответил мужчина — видимо, муж, Ноэль.

— Алло?

— Это Уэнди Тайнс. Будьте добры Дженну.

— Ее нет.

Щелк.

Она посмотрела на трубку — «хм, довольно резко», — пожала плечами, отложила аппарат и, взглянув на компьютер, поймала себя на странной мысли: «Фейсбук». В прошлом году из-за дурацкой настойчивости людей примерно одного с ней положения Уэнди завела аккаунт, добавила и запросила в друзья пару человек, а потом все забросила. Винить ли в том возраст — хотя в соцсетях общалось огромное количество людей и постарше ее, — но вот раньше (нет, она не старая перечница) у слова «тыкать» было, как бы сказать, иное значение, чем теперь в «Фейсбуке». Умные уважаемые люди постоянно слали ей идиотские тесты, «кидались» чем-то, приглашали в игру «Мафиозные войны», писали на ее стене. Уэнди чувствовала себя героем Тома Хэнкса из фильма «Большой» — тот постоянно тянул руку и говорил: «Не понимаю».

Ее выпуск из Университета Тафтса завел себе страницу со старыми и новыми снимками, с информацией об однокурсниках. А вдруг такую же устроили и те, кто окончил Принстон двадцать лет назад?

Она ввела пароль, зашла в поиск.

Золотое дно.

Девяносто восемь участников. На главной странице — крохотные фотографии восьмерых. Нашлась доска объявлений, ссылки. Уэнди задумалась, как вступить в группу и получить полный доступ, но тут прожужжал телефон. Судя по иконке, пришло голосовое сообщение — видимо, звонили, когда она была в «Бленде». Однако последним в списке оказался вызов с бывшей работы — вероятно, по поводу ее смехотворного выходного пособия.

Нет, набирали меньше часа назад. Отдел кадров не стал бы беспокоить так поздно.

Уэнди нажала несколько кнопок и с удивлением услышала голос Вика Гаррета, который ее уволил… неужели всего два дня назад?

— Привет, драгоценнейшая, это Вик. Срочно перезвони. Крайне важное дело.

Ей стало не по себе — бывший босс без повода не преувеличивал. Она набрала его личный офисный номер; если уже ушел — звонок переключится на мобильный.

Вик поднял трубку мгновенно.

— Слышала уже?

— Что?

— Тебя могут снова взять на работу как минимум сдельно. В любом случае я хочу, чтобы эту тему раскрутила ты.

— Какую тему?

— Копы нашли телефон Хейли Макуэйд.

— А я тут при чем?

— …в номере Дэна Мерсера. Уж не знаю, что за дрянь с ней приключилась, но, похоже, твой парнишка тут замешан.

Эд Грейсон лежал в пустой постели.

Мэгги, на которой он был женат шестнадцать лет, собрала вещи и ушла, пока его допрашивали в связи с убийством Дэна Мерсера. Их браку пришел конец, и, на взгляд Эда, уже давно; жили по привычке, надеялись, а теперь исчезла и надежда. Он не сомневался: Мэгги бы этого не признала — закрывала глаза на неприятности, действовала по принципу «Сложить беду в чемодан, засунуть на верхнюю полку самой дальней кладовки памяти, запереть дверь и налепить на лицо улыбку». Любимой присказкой ей служили слова жившей в Квебеке матери: «Погода на пикнике зависит от тебя». Они обе много улыбались, да так роскошно, что о пустоте их улыбок часто забывали.

Прием безотказно работал много лет, в свое время очаровав и обезоружив молодого Эда Грейсона, который принял его за признак доброты и захотел всегда быть рядом с этой сердечностью. Потом стало ясно: улыбка — фасад, маска, которой Мэгги отгоняла от себя проблемы.

Когда всплыли фотографии их обнаженного сына, Э-Джея, реакция жены — не обращать на снимки внимания — ошеломила Эда.

— Об этом не должны знать, — сказала она. — С Э-Джеем все хорошо. Ему только восемь.

Физически мальчика никто не трогал, а если и трогал, на нем это никак не сказалось. Педиатр ничего не нашел. Э-Джей вел себя как обычно, в кровать не мочился, от кошмаров не страдал, повышенной тревожности не выказывал.

— Забудь, — настаивала Мэгги. — Сын в полном порядке.

Эда чуть удар не хватил.

— По-твоему, пусть этот подонок гуляет на свободе? Пусть делает то же самое с другими детьми?

— Другие меня не волнуют.

— Ты чему его учишь? «Забудь» — хорошенький урок!

— Так лучше всего. Зачем кому-то знать, что с ним произошло?

— Но сам-то он ничего плохого не сделал.

— Я разве не понимаю? А вот люди станут косо на него смотреть и думать только об одном. Если не поднимать шум, никому ничего не говорить… — Мэгги сверкнула улыбкой, от которой Эда впервые в жизни покорежило.

Он сел, налил себе еще виски с содовой, посмотрел спортивные новости. Потом закрыл глаза и подумал о крови, о боли; подумал о кошмаре, который учинил во имя справедливости. Эд верил в каждое слово, сказанное им той журналистке, Уэнди Тайнс: правосудие должно вершиться — если не судом, то такими, как он сам. Но это не значило, что сами вершители не отвечали за свои поступки.

Часто говорят: за свободу надо платить. За правосудие тоже.

В ушах Эда до сих пор стоял перепуганный шепот встретившей его дома Мэгги:

— Что ты натворил?

Он не стал долго объясняться и ответил просто:

— Все кончено.

Не касались ли эти слова их самих — Эда и Мэгги Грейсон? Если так, то на ум приходила мысль: любили ли они когда-нибудь друг друга? Вину за то, что произошло с Э-Джеем, легко было бы возложить на их погибшие отношения, но нет ли тут ошибки? Трагедия вызвала разлом — или только пролила свет на существовавшее уже давно? Возможно, мы живем во тьме, ослепленные улыбками и показной любезностью, а драма лишь срывает с наших глаз шоры.

В дверь позвонили. Поздновато. Тут же раздался нетерпеливый стук. Почти не задумываясь, Эд вскочил и схватил с ночного столика пистолет. Снова позвонили и стали колотить кулаками.

— Мистер Грейсон! Полиция. Откройте.

Он выглянул в окно: два копа в коричневых униформах, оба из округа Сассекс, но без того большого черного шерифа Уокера.

«Быстро».

Эд отложил пистолет, спустился вниз и открыл дверь.

Полицейские показались ему двенадцатилетними подростками.

— Мистер Грейсон?

— Федеральный пристав Грейсон, сынок.

— Сэр, вы арестованы за убийство Дэниела Джея Мерсера. Руки за спину, пожалуйста. Я оглашу ваши права.

Уэнди, ошарашенная новостью, кое-как договорила с бывшим (или опять нынешним?) начальником Виком Гарретом и повесила трубку.

Айфон Хейли Макуэйд нашли под кроватью Дэна Мерсера.

Она попробовала осознать свои переживания. Самое первое и самое очевидное: ей стало до тошноты больно за Макуэйдов — прежде она со страшной силой надеялась, что для них каким-то чудом все обойдется. «Так, смотри глубже. Потрясена. Именно потрясена — может, даже слишком. Разве не до́лжно испытывать что-то вроде мрачного облегчения, чувства собственной правоты? Ведь все это время ты была права по поводу Мерсера. Свершилось какое-никакое правосудие, ты не стала винтиком в машине уничтожения невинного человека, который хотел добра».