Себастьян Фитцек - Дьявольская рулетка

Он всегда считал, что ему никогда в жизни не удастся постичь боль этой женщины. С сегодняшнего дня он представлял ее лучше.

Ствол пистолета у нее во рту оказался неожиданно солоноватым на вкус.

«Забавно, — подумала она, — раньше мне никогда не приходило в голову совать себе в рот свое табельное оружие. Даже ради шутки».

После того как случилась вся эта история с Сарой, она часто раздумывала о том, чтобы во время боевой операции просто выбежать из-за укрытия. Однажды она вышла на буйного без бронежилета, совершенно незащищенная. Но никогда еще не совала свой револьвер себе в рот, держа при этом правый указательный палец на спусковом крючке.

Что ж, значит, сегодня премьера. Здесь и сейчас — в запущенной кухне-столовой ее квартиры на Катцбахштрассе. Все утро она застилала пол старыми газетами, как будто собиралась делать ремонт. Она по опыту знала, какой эффект может произвести пуля, раздробив кому-нибудь череп и разметав кости, кровь и мозг по пространству в сорок квадратных метров. Возможно даже, что собирать улики пришлют кого-нибудь из тех, кого она знала. Может быть, Тома Браунера или Мартина Марию Хелльвига, с которым она много лет назад училась в школе полиции. Неважно. На стены у Иры уже не осталось сил. Кроме того, газеты закончились, а целлофановой пленки у нее не оказалось. И вот теперь она сидела спиной к мойке, оседлав шаткий деревянный стул. Ламинированную стенку шкафа и металлическую мойку после фиксации следов можно будет легко отмыть из шланга. Да и фиксировать будет особо нечего. Любому из ее сотрудников хватило бы и трех пальцев на руке, чтобы сосчитать причины, по которым она сегодня решила поставить точку. Случай был однозначным. После всего того, что с ней произошло, никто всерьез не подумает, что здесь имело место преступление. Поэтому она даже не стала утруждать себя тем, чтобы написать прощальное письмо. К тому же и не знала никого, кому бы это было важно. Единственный человек, которого она еще любила, и так находился в курсе больше остальных и в прошлом году продемонстрировал это более чем ясно: молчанием. После разыгравшейся трагедии ее младшая дочь не желала ее ни видеть, ни слышать. Катарина игнорировала звонки Иры, возвращала письма и, пожалуй, встретив свою мать, перешла бы на другую сторону улицы.

«И я даже не посмела бы на нее обидеться, — подумала Ира, — после того, что я сделала».

Она открыла глаза и огляделась. Поскольку это была открытая кухня на американский манер, со своего места она сумела оглядеть всю гостиную. Если бы теплые лучи весеннего солнца не вспыхивали так невыразимо радостно на немытых окнах, то она могла бы даже еще раз посмотреть на балкон и лежащий за ним парк Виктория. «Гитлер», — выстрелило Ире Замин в голову, когда она остановила взгляд на маленькой книжной стенке в гостиной. Во время учебы в полиции Гамбурга она написала кандидатскую о диктаторе под названием «Психологическая манипуляция массами».

«Если этот помешанный и сделал что-то стоящее, — подумала она, — так это его самоубийство в бункере». Он тоже выстрелил себе в рот. Но, опасаясь ошибиться и искалеченным попасть в руки союзников, он перед смертельным выстрелом еще и принял яд.

«Может, и мне надо сделать так же?» — колебалась Ира. Но это не были колебания самоубийцы, которая просто посылает своему окружению крик о помощи. Совсем напротив. Ира хотела действовать наверняка. И достаточный запас ядовитых капсул находился под рукой — в морозилке ее холодильника: дигоксин высокой концентрации. Она подобрала пакет с ним во время самого важного в ее жизни задания и не стала сдавать его в комнату хранения вещественных доказательств. «С другой стороны, — Ира задвинула ствол пистолета в рот почти до предела, держа его точно по центру, — какова вероятность того, что я только разнесу челюсть и пуля пройдет мимо жизненно важных сосудов, через незначительные участки мозга?»

Небольшая. Очень небольшая. Но не такая, которую можно совершенно исключить!

Всего десять дней назад у светофора на остановке «Тиргартен» выстрелили в голову одному из «Ангелов ада». Уже в следующем месяце парня должны отпустить из больницы.

Но вероятность того, что нечто подобное повторится, была…

Бамс!

Иру так напугал внезапный шум, что она дулом пистолета до крови расцарапала небо. Черт! Она вынула ствол изо рта.

Была почти половина восьмого, а она забыла про идиотский радиобудильник, который каждый день в это время начинал очень громко звенеть. В то же мгновение какая-то молодая женщина заорала так, что глаза на лоб полезли, потому что она проиграла в этой глупой радиоигре. Ира положила оружие на кухонный стол и поплелась в свою затемненную спальню, откуда до кухни доносилось лопотание:

— …мы выбрали вас наугад из телефонной книги, и сейчас вам принадлежали бы пятьдесят тысяч евро, если бы вы, Марина, назвали пароль!

— Но я же… «Слушаю „сто один и пять“, а теперь гони деньгу!»

— Слишком поздно. К сожалению, вы сначала назвали свое имя. А пароль должен был прозвучать сразу после снятия трубки, и поэтому…

Ира в изнеможении выдернула вилку из стены. Если уж она собирается покончить с собой, то, уж конечно, не под истерические визги разочарованной дамочки, только что упустившей главный приз.

Ира опустилась на неубранную кровать и уперлась взглядом в свой распахнутый гардероб, который выглядел внутри как содержимое наполовину загруженной стиральной машины. Когда-то она решила больше не менять сломанную перекладину-вешалку для платьев.

Вот ведь дерьмо!

Никогда она не была хорошим организатором. Никогда, даже если речь шла о ее собственной жизни. И уж подавно не в случае собственной смерти. Проснувшись сегодня утром на кафельном полу, прямо у унитаза, она знала, что теперь уже слишком поздно. Что она больше не может. И не хочет. При этом речь шла скорее не о пробуждении, а о вечном одном и том же сне, который настиг ее год назад. О том сне, в котором она снова и снова поднималась по одной и той же лестнице. На каждой ступеньке лежала записка. Кроме последней. Почему?

Ира обнаружила, что, задумавшись, задержала дыхание, и тяжело выдохнула. После того как вопящее радио смолкло, посторонние шумы в квартире стали казаться вдвое громче. До спальни доносилось булькающее тарахтение холодильника. С минуту было слышно, как дряхлый агрегат давится своей собственной охлаждающей жидкостью.

Вот и знак.

Ира встала.

Что ж, прекрасно. Значит, таблетки.

Но она не хотела запивать их дешевой водкой с заправочной станции. Последним из того, чем она будет наслаждаться в своей жизни, должно быть пойло, которое она вольет в себя ради вкуса, а не ради его эффекта. Кола-лайт. Лучше всего новая, со вкусом лимона.