Роберт Харрис - Индекс страха

— Ваше сотрудничество оценено, — сказал Леклер. — Благодарю вас. — Он сел за компьютер, поднял мобильник и принялся сравнивать номера счетов. Одинаковый набор цифр и букв. И имя владельца счета А. Дж. Хоффман. Леклер вытащил записную книжку и переписал в нее номер счета. — И вы больше не получали никаких сообщений?

— Нет.

Вернувшись в галерею, инспектор протянул мобильник Александру.

— Вы правы, номера сходятся. Однако я должен признать, что так и не понял, как это связано с нападением на вас.

— Все связано, — заявил Хоффман. — Я пытался вам об этом сказать еще утром. В моем бизнесе вы бы не продержались и пяти минут. Вы бы даже не сумели войти в дверь. Проклятье, зачем вы задавали вопросы обо мне в ЦЕРНе? Вам следовало искать того парня, а не изучать мою жизнь.

Черты его лица заострились, глаза покраснели, словно Александр их все время тер. Он не брился уже сутки и выглядел как человек, скрывающийся от правосудия.

— Я передам номер счета в наш финансовый отдел и попрошу их во всем разобраться, — мягко сказал Леклер. — В Швейцарии умеют неплохо распознавать фальшивые банковские счета. Я сразу сообщу вам, если нам удастся что-нибудь узнать. А сейчас я самым настоятельным образом советую вам вернуться домой, сходить к своему врачу и поспать.

«И помириться с женой», — хотел добавить Леклер, но почувствовал, что это будет лишним.

Александр попытался позвонить жене с заднего сиденья «Мерседеса», но услышал лишь голосовую почту, и от знакомого живого голоса перехватило дыхание.

«Привет, это Габи, только не вздумайте повесить трубку, не оставив мне сообщения».

У него возникло жуткое предчувствие, что она ушла навсегда. Даже если они помирятся, личности, с которой он имел дело до сегодняшнего дня, более не существует. Казалось, он слушает запись голоса недавно умершего человека.

Раздался гудок. После долгой паузы — Хоффман знал, что она будет выглядеть неуместной, — он сказал:

— Позвони мне, ладно? Мы должны поговорить. — Он не знал, что еще сказать. — Ну ладно, вот и все, пока.

Он отключился и некоторое время смотрел на мобильник, взвешивая его в ладони, уговаривая зазвонить, размышляя, что еще мог бы сказать и существует ли другой способ с ней связаться. Затем повернулся к своему телохранителю.

— Ваш коллега сейчас с моей женой, вы можете это узнать?

Паккар, не сводя взгляда с дороги, заговорил через плечо.

— Нет, месье. Когда он свернул за угол, она исчезла.

Хоффман застонал.

— Есть ли хоть один человек в этом проклятом городе, который способен делать свою работу хорошо?

Он откинулся на спинку сиденья, сложил руки на груди и стал смотреть в окно. Одно Александр знал совершенно точно: он не покупал экспонатов Габриэль. У него не было такой возможности. Однако ему будет совсем непросто ее в этом убедить. Он снова услышал ее голос: «Миллиард долларов? Приблизительно? Знаешь, что я тебе скажу? Все кончено».

За синевато-коричневыми водами Роны Хоффман видел здания финансового округа — «Бэ-Эн-Пэ Париба», [38] Финансовый конгломерат, европейский лидер на мировом рынке банковских и финансовых услуг. «Голдман Сакс», [39] Один из крупнейших в мире коммерческих банков. «Барклиз прайвит уэлс». [40] Один из крупнейших в Великобритании и мире финансовых конгломератов с широким представительством в Европе, США и Азии. Округ занимал весь северный берег широкой реки и часть острова посередине. Женева контролировала триллион долларов вкладов, из которых «Хоффман инвестмент текнолоджиз» имели всего лишь один процент; а из этого процента его личные средства составляли менее одной десятой. Если взглянуть на все с такой точки зрения, почему миллиард вызвал у Габриэль возмущение? Доллары, евро, франки — единицы измерения успеха или неудачи его эксперимента, только в ЦЕРНе он привык к электрон-вольтам, наносекундам или микроджоулям.

Однако Александр должен был признать, что между ними существовала большая разница; проблема, к которой он не подступился и не решил. Нельзя ничего купить при помощи наносекунды или микроджоуля, в то время как деньги являлись ядовитым отходом его исследований. Иногда ему казалось, что они отравляют его дюйм за дюймом — так радиация убила Марию Кюри.

Поначалу Хоффман не обращал внимания на свое богатство, вкладывая деньги в компанию или на депозиты. Но мысль о том, что он станет таким же эксцентриком, как Этьен Мюсар, превратившийся в мизантропа из-за постоянного давления собственного успеха, приводила его в негодование. Вот почему в последнее время он начал копировать Квери и тратить свои деньги. Это привело к покупке слишком вычурного особняка в Колоньи, заполненного дорогими коллекциями книг и антиквариата, в которых он не нуждался и которые требовали сложной системы охраны. Нечто, напоминающее усыпальницу фараона, где он должен жить. В дальнейшем собирался передать его кому-то в дар — Габриэль бы его одобрила, — но даже филантропия способна развращать: растратить сотни миллионов долларов — это работа, требующая полной занятости. Изредка у него возникала фантазия, что все его огромные доходы обращаются в бумажные деньги и уничтожаются круглые сутки — так при переработке нефти сжигается избыток газа, — и сине-желтое пламя освещает ночное небо Женевы.

«Мерседес» выехал на мост через реку.

Хоффману совсем не нравилось думать о том, что жена бродит по улицам одна. Его тревожила ее импульсивность. Если она сердилась, то была способна на все. Габриэль могла исчезнуть на несколько дней, улететь в Англию к матери, ведь голова у нее сейчас забита всякой чепухой.

«Знаешь что? Забудь. Все кончено».

Что она хотела сказать? Что кончено? Выставка? Ее карьера художника? Их разговор? Брак? Хоффмана вновь охватила паника. Жизнь без нее подобна вакууму — ему не выжить. Он прижался лбом к холодному стеклу, и на несколько головокружительных мгновений представил, глядя в темную мутную воду, как погружается в пустоту, словно пассажир, выброшенный сквозь пробоину в фюзеляже терпящего в милях над землей катастрофу самолета.

Они свернули на набережную. Город, присевший на корточки вокруг темного озера, казался низким и мрачным, высеченным из серого камня. Здесь отсутствовало изобилие стекла и бетона Манхэттена или Лондона: их небоскребы вздымаются к небесам и падают, растут и угасают, появляются и исчезают, — но лукавая Женева с опущенной головой будет существовать вечно. Отель «Бо Риваж», удобно расположенный в центре широкого, засаженного деревьями бульвара, воплощал эти ценности в кирпиче и камне. Ничего волнующего не происходило здесь с 1898 года, когда итальянский анархист убил ударом ножа императрицу Австрии, покинувшую отель после ланча. Хоффмана поразил сам факт ее убийства: она не знала о своем ранении, пока с нее не сняли корсет, но к тому времени внутреннее кровотечение сделало ее положение безнадежным. В Женеве даже убийства получались неброскими.