Сара Лотц - Три

Меня нашел какой-то врач со «скорой». Выглядел он совершенно изможденным, его синий комбинезон весь пропитался кровью.

— Моя дочка. Мне необходимо найти мою дочку. — Это все, что я смогла ему сказать.

Я не знаю, почему он решил помочь мне. Вокруг было столько людей, которые нуждались в помощи… Он отвел меня к машине, и, пока он с кем-то связывался по рации, я села на переднее сиденье. Через несколько минут подъехал фургончик Красного Креста, и водитель помог мне втиснуться внутрь. Как и я, люди в машине были перепачканы и покрыты пеплом, большинство из них выглядели глубоко шокированными. Сзади сидела женщина со спящим ребенком на руках, которая невидящим взглядом смотрела в окно. Старик рядом со мной тихо покачал головой, на щеках его были видны следы слез.

— Молвени, — шепнула я ему, — кузолунга. — Это я сказала ему, что все будет хорошо, хотя сама уже в это не верила. Все, что мне оставалось, — это только молиться и пытаться мысленно договориться с Господом, чтобы он уберег Сьюзен и Бузи.

Мы проехали мимо палатки, забитой трупами. Я старалась не смотреть на это. Я видела, как люди внутри перекладывают мертвые тела — большинство из них были в голубых пластиковых мешках. И я еще истовее начала молиться, чтобы в этих пакетах не оказалось тел Бузи и Сьюзен.

Нас привезли в зал коммуны Мью Уэй. Предполагалось, что нужно записаться на входе, но я протиснулась мимо стоявших там служащих и вбежала внутрь.

Даже снаружи был слышен чей-то плач. Внутри же зала царил всеобщий хаос. В центре группками расположились люди в саже и в бинтах. Некоторые плакали, другие, казалось, пребывали в глубоком шоке, глядя невидящим взглядом в никуда, как та женщина в фургончике. Я принялась проталкиваться сквозь толпу. Как я вообще могла разыскать Бузи и Сьюзен в такой массе людей? Я заметила Нолисву, нашу соседку, которая иногда присматривала за Сьюзен. На ее лице, выпачканном черной грязью, запеклась кровь. Она тихо раскачивалась вперед-назад, а когда я попыталась расспросить о Бузи и Сьюзен, только посмотрела на меня пустым, безучастным взглядом. Позже я узнала, что два ее внука были в яслях, когда в церковь врезался самолет.

А потом я услышала, как меня кто-то окликнул:

— Энджи?

Я медленно обернулась и увидела Бузи, которая стояла со Сьюзен на руках.

Я закричала:

— Нифилиле! Вы живы!

И повторяла это вновь и вновь.

Не знаю, сколько времени мы стояли и молча обнимали друг друга. Сьюзен уже начала извиваться, потому что я слишком крепко прижимала ее к себе. Я до последнего не теряла надежды, но то чувство облегчения, что с моими близкими все хорошо… Мне уже никогда в жизни не испытать таких сильных эмоций. Когда мы немного успокоились и перестали плакать, Бузи рассказала, что произошло. Она забрала Сьюзен из яслей пораньше и, вместо того чтобы пойти прямо домой, решила зайти в частную лавку за сахаром. Она сказала, что звук удара был просто невообразимым, все сначала подумали, что это упала бомба. Тогда она просто схватила Сьюзен и что было сил побежала в сторону, противоположную этому грохоту, подальше от взрывов. Если бы она пошла сразу домой, они бы неминуемо погибли.

Потому что нашего дома больше не существовало. Все наше имущество сгорело дотла.

Мы оставались в зале, ожидая, пока нас устроят на ночлег. Некоторые устанавливали ширмы, натягивая простыни и одеяла, чтобы отделить себе импровизированные комнатки. Свои жилища потеряло очень много народу, но больше всего мне было жаль деток. Тех, кто потерял родителей, бабушек или дедушек. Таких было много, в том числе там были амагвейя, дети беженцев, которые и так уже пострадали от атак ксенофобов четыре года назад. Глаза этих детей видели слишком многое.

Мне особенно запомнился один мальчик. В свою первую ночь там я не могла заснуть. Адреналин все еще бурлил в крови — думаю, это были последствия того, что мне пришлось пережить в тот день. Я встала, чтобы размяться, и тут почувствовала на себе чей-то взгляд. На одеяле рядом с тем местом, где расположились мы с Бузи и Сьюзен, сидел мальчик. Раньше я его не замечала — была слишком занята тем, что суетилась вокруг Сьюзен и стояла в очередях за пищей и водой. Даже в полумраке я рассмотрела боль и одиночество в его глазах. На одеяле он сидел совсем один, родителей или других родственников видно не было. Я еще удивилась, почему работники социальных служб не забрали его в сектор для детей, которые остались одни.

Я спросила, где его мама. Он никак не отреагировал. Тогда я села рядом с ним и взяла его за руки. Он прижался ко мне, и, хотя он не плакал и не всхлипывал, тело его казалось каким-то неживым. Когда я решила, что он заснул, я уложила его, а сама отползла на свое одеяло.

На следующий день сообщили, что нас переводят в гостиницу, предоставившую свои номера тем, кто лишился крова. Я оглянулась по сторонам в поисках того мальчика — у меня появилась мысль взять его с собой, — но его нигде не было видно.

В гостинице мы прожили две недели, а потом моей сестре предложили работу в большой пекарне неподалеку от Масифумеле, и я пошла туда вместе с ней. И снова мне повезло. Это было намного лучше, чем работать домработницей. В пекарне были свои ясли, и я каждое утро могла брать Сьюзен с собой.

Уже потом, когда в Южную Африку приехали американцы, которые искали того, четвертого ребенка, нас с Бузи нашел один следователь — мужчина народности коса, а не какой-то там «охотник за головами» из-за моря — и стал расспрашивать, не видели ли мы в том зале, куда нас поместили, необычного мальчика. По описанию он очень походил на парнишку, которого я видела в первую ночь, но я не сказала, что видела его. Сама не знаю, почему я это сделала. Думаю, где-то в глубине души я догадывалась, что ему будет лучше, если его не найдут. Я видела, что следователь понимал, что я от него что-то скрываю, однако я все равно послушалась внутреннего голоса, подсказавшего мне, чтобы я держала язык за зубами.

К тому же… это мог быть и не тот мальчик, которого они искали. Там было много интандане, детей-сирот, а тот мальчик не сказал мне, как его зовут.

Рядовой первого класса Сэмюель «Сэмми» Хокемейер из 3-го экспедиционного корпуса морской пехоты, базирующегося в Кэмп-Кортни на острове Окинава, после своего возвращения в США в июне 2012 года согласился побеседовать со мной по скайпу.

Я познакомился с Джейком, когда нас обоих в 2011-м перевели на Окинаву. Сам я из Фэрфакса, штат Вирджиния, а он, как оказалось, вырос в Аннандейле, так что мы с ним подружились практически сразу. Выяснилось даже, что в средней школе я пару раз играл в американский футбол против его брата. До того как мы с ним пошли в тот лес, он был обычным парнем, ничего особенного, хотя немного более молчаливым, чем остальные, и со специфическим чувством юмора, которое могло оттолкнуть, если обращать на него внимание. Улыбчивый, пять фунтов восемь дюймов, ну, может быть, девять — на всех этих фотографиях в Интернете он выглядит более крупным, чем был на самом деле. Более крупным и более неприятным. Когда мы служили там, мы с ним увлекались компьютерными играми, можно сказать, даже «подсели» на них — с этим делом на нашей базе был полный порядок. И это самое худшее, что я могу о нем сказать, — я имею в виду, до того как у него на фиг снесло крышу.