Брайс Уолтон - Больше ни одного повешенного

Обильно потеющий прокурор сорвал с себя галстук и перешел к заключительной части своей речи. Он повышал и понижал голос, как комедиант, читающий из Шекспира в старинной манере.

— Я всего лишь прошу вас помнить, что данный субъект обвиняется в насилии с последующим убийством, и это, возможно, самое ужасное преступление, совершенное в наших краях и уж, вне всякого сомнения, самое ужасное из тех, которые мне доводилось представлять суду. Я не стану отнимать у вас много времени…

Бурке трясло, несмотря на жару июньского полдня. В тесном, плохо проветриваемом зале суда было трудно дышать. И все происходящее плыло и деформировалось перед глазами, словно в кошмаре или за стеклом аквариума. Теперь Бурке точно знал, что его повесят.

Прокурор представил его кровожадным зверем. Старый судья, носивший красные подтяжки, сидел, сгорбившись, в своем кресле, как гигантский кенгуру. В качестве назначенного адвоката выступал чистейшей воды кракер [1] На Юге США прозвище белых бедняков, полностью лишившихся имущества. В русском языке стилистически соответствует словечку «бомж». — Прим. переводчика. , откликавшийся на имя Поп Лемойн, но и тот малый интерес, который он проявлял к своему клиенту, испарился окончательно, когда Бурке отказался признать себя виновным и просить суд о снисхождении.

— К чему бросать меня в пасть волку? — возразил Бурке. — Я никого не убивал.

— В самом деле? — спросил Поп. — У них есть два свидетеля, готовых поклясться в обратном, и несколько косвенных улик. Эта бедная девушка из местных, ее тут любили. Вы приезжий, а повесить кого-то надо. Единственный ваш шанс — молить о пощаде и как можно скорее.

Бурке считал, что только голодные псы имеют право попрошайничать, он презрительно фыркнул.

— Пользуясь предоставленной мне возможностью, — продолжал прокурор, — я счастлив изложить эти факты столь тщательно подобранному составу суда присяжных в надежде, что вы достаточно разумны, чтобы оценить их правильно, не поддавшись влиянию чувств.

Бурке открыто ухмыльнулся, глядя на бессмысленные бараньи лица так называемых присяжных заседателей. Даже зная, что вызывающее поведение пойдет ему во вред, он не считал необходимым скрывать своего отношения к этим остолбеневшим даунам. Он отказывался унижаться и умолять. Он не опустится до их уровня, пусть и рискует попасть на виселицу.

Тщательно подобранный состав присяжных? Он коротко усмехнулся. Если они достойны своей роли, то это уже из балагана. Наверняка, они все повязаны. Патефоны, и те более непредсказуемы.

— Защита отметила, что ни один свидетель не видел самого преступления. Но, люди добрые, есть ли здесь что-нибудь удивительное? В один из тех дней, когда все уже приготовились смотреть, как убийцы совершают свои ужасные злодеяния на телеэкране!

По залу прокатились смешки, быстро стихшие из-за полуденной жары.

Бурке повернул голову к шерифу Ленни. Этот последний проявлял к обвиняемому уважение и расположенность, предвзятость суда часто заставляла его хмурить брови. Он был худой и старый, но хорошо сохранившийся для своих лет. Лицо выдавало человека, смышленого и рассудительного, седые волосы добавляли чертам приятного достоинства. Он ответил на взгляд Бурке опечаленной улыбкой сочувствия. Улыбка не имела цели успокоить, всего лишь знак симпатии в ситуации, когда шериф ничего не мог изменить. Бурке почувствовал моральную поддержку существа, возвышающегося над злобной влиятельной толпой.

— Заседание переносится на утро, — взревел вдруг судья, — или на то время, когда чертов кондиционер будет починен!

Прокурор жалобно запротестовал:

— Но, ваша честь, я еще не закончил обвинительную речь!

— Ваша речь произведет большее впечатление, если вы ее произнесете в более подходящем климате, — возразил судья.

Он глянул на Бурке с определенной улыбкой. Бурке видел подобное выражение у тигра, которому несли его корм.

Он поднялся, скрывая дрожь. Нервы были на пределе, и он знал, что понадобится собрать все мужество, чтобы выдержать удар до конца. Он хлопнул по плечу своего адвоката.

— Проснитесь, Поп, — сказал он насмешливо, — пора принять кружечку пива.

Помощник шерифа, здоровенный верзила, не перестававший глупо улыбаться, отстегнул один наручник от барьера и защелкнул его на левом запястье Бурке. Шериф Ленни сопровождал заключенного до камеры. В ней не имелось ничего, кроме желтоватого умывальника, унитаза, железной кровати и лампочки с плафоном под металлической сеткой. Забранное решеткой окно располагалось почти под потолком. Комната была старой, пахла затхлостью и сыростью, сочившейся из стен, покрытых облупленной штукатуркой. Арестованных обычно содержали в окружной тюрьме, расположенной ниже по улице, но Ленни заявил, что в здании суда Бурке будет в большей безопасности. Здесь он сможет избежать линчевания, объяснил шериф.

На этот раз помощник шерифа, расстегнув наручники, не поспешил убраться, как обычно. Шериф, вошедший за ними, закурил сигару, и, похоже, не имел ни малейшего намерения покидать камеру. Озадаченный помощник стоял в дверях и с чувством скреб в затылке, не зная, как поступить ввиду необычности ситуации.

Наконец, он рискнул задать вопрос:

— Шериф?

— Да, Дэйви, — ответил шериф, не оборачиваясь.

— Мне нужно запереть заключенного. Вы идете со мной?

— Ступайте, — сказал Ленни.

— Вы не идете?

— В свое время.

— Вы остаетесь в камере с ним!

— Похоже, дела Бурке совсем плохи, — заявил шериф. — Мне следует побеседовать с ним в частном порядке. Так сказать, подготовить к худшему. На тот случай, если…

Помощник неохотно вышел в коридор. Он покачал головой.

— Вы чересчур добры к ним. Вы относитесь к этим бешеным псам так, как будто они люди.

— Пойдите попейте пивка, Дэйви.

— Мне следует остаться, мало ли чего…

— Пойдите уже попейте пивка, — терпеливо повторил старик. — Я стал шерифом, когда вы еще были не выше трех яблок. Думаю, я способен сам справиться.

Помощник закрыл дверь камеры.

Шериф сделал знак заключенному присесть на тюремную кровать, и Бурке повиновался.

— Мы называем его Дэйви, — сказал Ленни. — Он уверяет, что происходит по прямой линии от Дэйви Крокетта.

— А меня он за кого принимает, за голодного медведя?

— Как он говорил, по нему, вы бешеный убийца.

— Это и ваше мнение, шериф?

— Нет. Возможно, вы даже не виновны. Но если вы и преступник, судебное разбирательство ведется не беспристрастно. На деле это не разбирательство. У вас нет желания быть повешенным, а?

Бурке оттянул пальцем влажный ворот рубашки.