Александр Гера - Набат

Ознакомившись со сводкой, Христюк вызвал своего заместителя по политчасти Мастачного. Оба призывались когда-то с Черниговщины во внутренние войска, отслужив, по оргнабору, осели в Москве, пошли в постовые, почти разом женились на лимитчицах, выправили аттестаты зрелости через какого-то потерпевшего, выучились по такому случаю в Милицейской академии, и похожи они были друг на друга, как две черниговские картофелины, плотненькие и кургузые. Шли бок о бок по жизни, подталкивая друг друга на верх служебной лестницы, но поднимались по ней с разницей в одну ступеньку: сначала Мастачный подсаживал Христюка, потом Христюк вытаскивал Мастачного. На дружбу это не влияло: синхронность поступков шла в ногу. Оба одновременно взялись осваивать теннис, а жены — английский язык; мужья распробовали джин, а жены — крекеры.

— Текеть мазут, Вася, — кивнул на сводку Христюк.

— Народный гнев, Федя, — понял того Мастачный.

— Президент опять собирает МВД и разведку…

— Будь спок, Федя. Шестеро задержанных на месте лиц кавказской национальности, пятеро убиты в перестрелке. Видать, им житья не дают жиды. Муниципалы и регионалы нас поддержат, у них тоже хорошие результаты.

— Одно дело делаем, Вася, — согласился Христюк и стал собирать бумаги в папку для доклада.

Судских также вызвали в Кремль. Он взял водителя на тот случай, чтобы в дороге проглядеть последние оперативки и доклады начальников отделов о проделанной работе.

| Первый квартал сложился напряженным. То тут, то там t появлялись листовки с призывом бить иноверцев, сплотиться вокруг Православной церкви. Церковь же заняла позицию стороннего наблюдателя. Судских передали, что президент лично просил патриарха вмешаться, но владыко сослался на дела сии как на светские и напомнил президенту о Трифе. Президент соответственно сделал накачку Воливачу, а тот, калач тертый, попросил у владыки конкретики, чем именно Триф вызвал гнев Церкви. Топтались по кругу, а листовки стали появляться более агрессивные и злые.

Одну из них он держал сейчас в руках:

«Россичи! Почти сто лет жиды и масоны вместе с иноверцами истребляют нас непрерывно. Они втянули нас в первую мировую войну, они свергли законного царя, помазанника Божьего, истребили цвет российской нации, они прятались за наши спины в Отечественную, а пока наши деды защищали Родину, заняли теплые места. Они разворовывали наши богатства, пока наши отцы отстраивали страну. Как когда-то Ленина, они привели к власти Брежнева и Ельцина, чтобы за спинами этих пьяниц продолжать свое черное дело — грабить нас. Вы у станков и в поле, а они осмеивают ваш труд и спаивают вас. Везде засилье жидов, на всех узловых местах. Россичи! Не миритесь с этим, бейте их везде до последнего гада! Матери России криком боли взывают к вам!»

Вот такая уха. Без подписи. Не удалось задержать пока ни одного агитатора. «Милиция нравов» сбилась с ног, а результатов ноль. Подключились все управления разведки — и ни одной зацепки. Две недели назад Судских велел усилить наблюдение за отрядами «юных христиан», но ведь те не строем ходят с утра до вечера, а с вечера до утра живут по своим квартирам. Бехтеренко проверил, нет ли совпадения с местами, где вывешивают листовки и живут юнохристианцы. Опять ничего. Патрульные машины мотались по столице, месили мартовский жидкий снег и грязь, а листовки сыпались и сыпались на Москву. Докучали и стихийные митинги. Брали завзятых горлопанов, но что докажешь слесарю, по какой статье судить его, если о и с начала года не получает зарплату и паек, звереет при слове «еврей», а сотрудник милиции сочувствует ему, сам едва сводя концы с концами. Нет тут стихийности, понимал Судских, есть планомерная работа, направляющая взрыв масс на удобную мишень.

«А на дворе не девятьсот пятый год, на неграмотный люд не спишешь. Двадцать одна держава выразила протест России, грозятся отказать в кредитах», — размышлял Судских.

У «зебры» водитель притормозил, пропуская пешеходов. Судских отвлекся от бумаг, выглянул в окно. В толпе у киосков что-то происходило.

— Обожди, — открыл дверцу Судских. — Паркуйся и жди меня.

На площадке между магазином и рядом киосков в тесном кругу кого-то избивали. У магазина стоял «газик» «милиции нравов». Придерживая полы пальто, Судских протиснулся к центру круга.

— Прекратить! Вы что, озверели?

— О, барин пожаловал! — осклабился один из бивших, красномордый ухарь. В толпе заворчали, но бить лежачего прекратили.

— Патрульный! — зычно крикнул Судских.

— Шел бы ты! — зло дохнули Судских в ухо, сжали его.

Судских вывернулся из тисков, достал пистолет и пальнул в воздух. Толпа ослабила нажим, подалась назад. Из милицейского «газика» выскочило сразу четверо патрульных с короткоствольными автоматами. Стало совсем просторно, а водитель Судских подал «Волгу» прямо к палаткам, наперерез милиционерам, и вышел сам, убедительно выставив такой же автомат из-под локтя. Защитная форма-комбинезон спецназа отрезвила милиционеров.

Теперь Судских смог разглядеть лежащего на земле. К темной бородке от уха пролегла красная нитка свежей крови. Человек лежал ничком. Судских поискал глазами красномордого ухаря, который сделал последний удар ногой. Тот, не прячась, стоял поодаль, держался спокойно и даже заинтересованно созерцал происходящее.

Милиционеры, взяв в сторону от водителя Судских, приблизились, явно не понимая, что делать. Трое рядовых, замухрыжистых, и ефрейтор с узким лисьим лицом.

— Вызвать «скорую помощь», а этого взять, — Судских указал пальцем в красжшордого.

— Кто будем? — поинтересовался ефрейтор, не выказав прыти.

— Выполняй, сопляк! — процедил Судских, но услышали все. Никто не сдвинулся с места, лежащий не шелохнулся, красномордый засунул руки в карманы куртки.

— Да его самого арестовать надо! — крикнул кто-то из-за спины красномордого. — Приказчик нашелся!

— На черной «Волге» фраер! Такие и губят Рассею! — откликнулась толпа, оживилась.

— Предъявите документы! — сообразил наконец ефрейтор, навел автомат на Судских.

Не думая о последствиях, Судских от бедра дважды пальнул в ноги ефрейтора, тот, скривившись от боли, передернул затвор, и третий выстрел Судских пришелся ему в живот. Пока ефрейтор оседал на истоптанный снег, в толпе произошло смещение. Судских заметил красномордого, который метнулся к оторопевшему милиционеру и выхватил у него автомат. Не мешкая, Судских выстрелил в красномордого. Водитель, действуя по собственному усмотрению, отнял автомат у ближнего милиционера, сделал подсечку другому и дал очередь в воздух из своего автомата:

— Ложись, суки! Все лицом вниз!

Не успевшая разбежаться толпа разом превратилась в персоналии, и каждая по-своему, но поспешно исполнила приказ. Кто закрыв голову руками, кто, наоборот, подложив руки под лицо, кто запрятав ее в воротник, лишь красномордый припал на колено, держась рукой за плечо. Стоять остался один рядовой милиционер без оружия, торчал пугливым сусликом, посвистывая неожиданной соплей.