Александр Гера - Набат-3

Главврача ставили на место, и кто?

Что ж, — Сказал он, опершись обеими руками на стол. — Тогда на сегодня достаточно. Женя! — крикнул он в ординаторскую по соседству. Вошла Сичкина. — Аминазин через день, френолон, неделя постельного режима и перевести в одиночку. — И посмотрел на новенького с усмешечкой, означавшей одно: там слов не тратить по-пустому, где можно власть употребить.

Назад Судских вели двое дюжих санитаров. Он и раньше недоумевал, зачем в подобных заведениях держат здоровенных лоботрясов. Харч? Зарплата? Ерунда. Зарплата мизерная, харч отвратный. Здесь другое — возможность власть употребить. Сломать. Подчинить. Надругаться, проще говоря.

«А этого я вам не позволю. — дач себе зарок Судских. — Никаких провокаций».

Они уже познакомились с Забубенным, перемолвились словом, и система принудительного подавления психики, и без того знакомая по прежним оперативным отчетам, прояснилась во всех деталях. Забубенный был старожилом и знал многое. Нейролептики методично расшатывали нервную систему, и спустя полтора-два месяца можно демонстрировать подопечного. Диагноз подтверждался: глубокое психическое заболевание, нуждается в постоянном лечении.

Защиты от психотропных внутривенных препаратов нет. Это не таблетки, не выплюнуть. Постепенная утрата желания двигаться, ступор, безразличие. Если человека умышленно выбрасывают из жизни — а Судских выброшен из времени, — насильственная психиатрия расправляется с любым индивидуумом. А нет человека — нет проблемы.

Слишком много знает Судских. И впереди и сзади своего времени. От него избавлялись. Не от бунтаря-одиночки, трибуна-говоруна, надоевшего управителям, — он один из всезнающих людей и стране, генерал могущественного ведомства, о каких громко не говорят. Выстрел — это громко. В этом ведомстве невинная на первый взгляд забава с девочками и сауне может стать гаубичным ударом даже не по шалуну, а но тому, кто выше. Судских ли не знать, какими мерзостями окружен глава страны. Но его дело не затвор автомата передергивать, а делать анализ, и вот он стал проявлять симпатии и антипатии. Звериный страх «рыжей команды» президента перед неминуемым наказанием дал о себе знать и заточении Судских. Убивать опасно, у Судских есть единомышленники, а отправить на излечение — это можно. Ни да ни нет.

Надо продержаться. Но как?

Из разговора с Забубенным Судских понял, что от психотропных препаратов зашиты нет. Медленная смерть.

— Но вы-то держитесь? — спрашивал Судских.

— На смекалке, — невесело отвечал Забубенный. — В армии медбратом служил, и кое-какой опыт с лекарствами появился. Солдат только на смекалке держится. Спирт есть, тогда можно психотропы нейтрализовать, только не сломаться в первый момент и обмануть врача. Спирта Нет, тогда разогреться надо до седьмого пота, потужиться, вроде как на горшке. Но тихо-тихо, чтобы персонал не засек, а все симптомы показывать, ломать дурочку. Первый напор врача переживешь — дальше легче.

«Парень ломаться не намерен, — удовлетворенно заметил Судских, — Я тоже».

— У меня женьшень при себе есть, — доверился он Забубенному. — Поможет в нашем случае?

— Еще как! — обрадовался сосед. — Жевать понемножку после инъекции и побольше водичкой запивать. В нашем отделении госпиталя врач служил толковый, плюнул в конце концов на службу и демобилизовался, так он меня просветил немного, а про женьшень вообще чудеса рассказывал. Знаете, кого мы с ним из сумасшедшего армейского отделения спасли? Генерала Бойко, он по демонстрации отказался стрелять по приказу обкома в восемьдесят седьмом, продержался генерал, роль сумасшедшего освоил и вышел почти в норме. Жаль, его потом гэбисты пристукнули, кино еще было такое…

«Ошибается сосед», — не стал разубеждать Судских. Он знал и деталях эту историю: генерала пришили по заданию первого секретаря обкома, осуществлял заместитель министра обороны. Оба ныне живут легально во Франции, отошедши отдел, но дело на них есть. До поры до времени. Придет время…

О себе сосед много не рассказывал, Судских узнал его с двух-трех фраз. Знает он депутата Забубенною, о котором забыли, едва тот исчез. О таких говорят: сожрали. Мир праху его.

Для себя Судских решил сразу: выберется сам из сумасшедшего тупика и Забубенного вытащит. Только бы продержаться, иначе некому будет потом читать обвинительный приговор тем. кто устроил из страны сумасшедший дом. Только бы продержаться!

В палате он покорно лег на кровать, затрат рукав для укола. Жгута у медсестры не было. «Не внутривенный, — мысленно поблагодарил судьбу Судских. — Уже легче».

— Не руку мне, под лопатку, — велела Сичкина.

— Сестра, — тихо обратился к ней Судских, задирая рубаху, — я знаю вашу судьбу.

— А к нам простые смертные не попадают, — дала понять Сичкина, что уловки пациентов знает давно. — Наполеоны всякие, властелины мира, один даже самым богатым человеком был…

— Вам начертано выйти замуж за профессора Луцевича, — закончил Судских.

Шприц в руке Сичкиной дрогнул.

— Кто вам сказал?

«В точку!» — похвалил себя Судских и ответил:

— Пока вы мне не поверили. И это случится не завтра.

— А когда? — Она поддалась на пророчество.

— Года через три-четыре. Сейчас вы только на пятом курсе… заочного отделения. Потом ординатура, совместная работа.

Укола так и не последовало: Сичкина оставалась женщиной. Её влюбленность в профессора Луцевича была глубокой тайной.

— А откуда вы знаете… про Луцевича?

— Пока об этом на земле знают двое: вы и я. Я умею хранить тайну. А браки свершаются на небесах.

Судских» лежа на животе, лица Сичкиной не видел, но догадывался, какие страсти сжигают медсестру. Ждал, чем закончится его разведка боем. Дождался комариного укуса иглы и подумал с обидой: вот так даже?

— Потом поговорим, — сухо бросила Сичкина и торопливо ушла. Шелкиуд засов с той стороны.

Судских сразу соскочил с кровати и занял угол, где был недосягаем дверному глазку. Как научил Забубенный, он резко приседал, отжимался от пола, подпрыгивал, пока не выдохся и не ощутил на теле липкий пот. Забравшись после под простыню, он продолжил тужиться изо всех сил. Вымотавшись, он лежал, прислушиваясь к телу. Наваливалось забытье. Тогда Судских встал и принялся расхаживать по палате. Заставлял себя с величайшим трудом, будто огромной тяжести груз никто, кроме него, снести не мог, да и никого другого рядом нет.

До сих пор в любых перипетиях Судских не ошущал своей оторванности от земных дел, как сейчас, и в то же время он отчетливо сознавал, что не вдруг наступила эта оторванность. Прежде, имея в руках власть, имея в этих руках факты неприглядных дед правителей страны, он послушно сортировал такие факты, делал анализ, докладывал начальству, на том его миссия кончалась. Факты вопиющие — ну и что? Тот же Воливач, тот же президент мер не принимали, а отставки и переводы на не менее хлебные места последствий не имели. Продолжалась дикая игра без правил, факты вопили, страна сваливалась в пропасть, виновные были известны наперечет, игра в дурачка продолжалась на покатой плоскости. «Титаник» тонул под музыку оркестров в ярком свете прожекторов. Свалился с покатой площадки и Судских. Привыкший исполнять свой служебный долг неукоснительно, о соломке не позаботился, в своей ипостаси выводов не сделал: мерзавцев не бил, замахиваться стеснялся. Тихо и незаметно, неощутимо и неотвратимо подкатил к нему «воронок» из тридцатых годов, вывез на казнь. За что? За податливость. За сучье потворство мерзавцам. Значит, сам такой и нет ему прощения перед безгласными. Перед своим народом. Сам грешил, самому и выбираться из этой темницы. Как?.. Но Забубенный находится здесь почти восемь лет! К Судских протащилась мысль сквозь монотонное гудение в голове — держится человек! Раньше над ним посмеивались, считали, плюет против ветра, а не стало Забубенного — пожалели: недостает нынче подлинных борцов за справедливость. Судских заставлял себя решить задачу: как, каким образом непохожий на атланта Забубенный держался, оставаясь несгибаемым?