Измайлов Андрей - Время ненавидеть

Как жизнь?!

– Хреново.

– М-мда… Погоди! Хреново – это ведь не скучно?

– Н-нет.

– Ну!!!

И это правильно. Времена меняются – мы остаемся прежними. И что в нас, прежних, неизменно – искренное убеждение-заблуждение: РАНЬШЕ БЫЛО ЛУЧШЕ.

Не было. Жизнь наша – триллер. Сегодня-вчера- позавчера.

Десять лет назад было лучше? Просто вы забыли. Напомнить? Окунуть? Нате: «Эффект плацебо». Триллер.

Пять лет назад было лучше? Просто вы забыли , Напомнить? Ткнуть? Нате: «… И ни в чем себе не отказывай! «. Триллер.

Нынче настолько худо, что дальше некуда? Оно бы и так. Воистину: «Время ненавидеть». Триллер.

Но только… и это пройдет, как сказано библейским мудрецом. Но только… завтра будет лучше чем вчера, – строка периода социалистического роялизма по цене прошлогоднего снега.

Удел фантастов – создавать миры будущего. Я живу в настоящем – это мир триллера и детектива. Остаюсь при мнении, что вся настоящая Литература – это детектив, а большая часть настоящей Литературы – это триллер. Вопрос не в форме и содержании – в качестве. Союзником привлеку Федора Михайловича – того самого Достоевского, писавшего преимущественно триллеры и детективы . Не сравниваю, но равняюсь.

… Ибо время любить миновало. Некого. Врага своего? Это – из Библии. У азиатов другая религия. Или никакой.

А они обе – азиатки. Средняя Азия, Какойтостан. Во всяком случае, именно там родились. И были обнаружены там же. В мусорном баке.

Летом тепло. И светает рано.

Счастлив их бог, если он у них был. (Счастлив, но жесток. Может, лучше для обеих то, на что обрекла их мать… перемать: мусор, от которого необходимо срочно избавиться. Ибо нравы в наших краях, социализм-феодализм. А также антисанитария, уровень детской смертности, читайте газеты).

Нет, не крысы, не кошки, не одичавшие псы учуяли первыми.

Грязно-голые пацаны, рыщущие по стихийной свалке, роющие: пустые, но заграничные банки из-под пива:

– «Хайнекен»! «Левенброй»! «Амстел»!

сигаретные пачки:

– «Астор»! «Кэмел»! «Кент»!

обертки-вкладыши чуингама:

– «Дональд»! «Черепашка»!

Сокровища!

Жутковато, не без того. Толком не рассвело, тени бродят – свой? чужой? И мусор – живой: дышит, потрескивает, шуршит, охает, попискивает.

Попискивает?! Пищит! Крыса!

– Дамир!!! Дамир!!! Крыса!!!

Палкой, палкой по вязкой, но упругой массе под ногами.

– К тебе побежала, Дамир!

– На! На! Все! Убил! Я ее убил, клянусь! Аслан, не веришь?! Кто врет, того маму… Не веришь?!

Ужас-восторг, дрожь героя-победителя.

– Тихо! Кому сказал! Фархад, тихо!

Да, мусор – живой. Снова пищит. Нет, не здесь. Во-он там, из той… оттуда… за той кучей. Прямо из бака!

Помятый казан, картонная коробка, груда перламутровой бараньей требухи, взметнувшийся рой перламутровых же мух, прислоненная к баку железная спинка от кровати… О! С шариками! С колесиками!… Но потом.

Охота! Настоящая охота на живое затмит любые поиски сокровищ. Палки наперевес – копья? щупы?

– Окружай!

– Не кричи!

– Не мешай!

– Я первый!

– А кто первый услышал?!

– Спички! Спички у тебя? Дай! Если выскочит, то сразу!

– А вдруг змея?!

– Змея не пищит, тупой!

– Там тоже не пищит. Это разве пищит? Там кошка наверное. И котята.

– Ты что, кошки никогда не слышал?! Какая это кошка! Сам ты кошка!

– Э! Э! Дамир!!! Аслан!!!

И пацаны отпрянули. И – кто куда. Кто-то к дому – с криком: «Ата! Ата! Орада ушаглар!.. Ата!». Кто-то и вовсе прочь: его здесь не было, ничего не видел, не слышал. Кто-то на правах первооткрывателя: отбежит, подбежит, это я! я нашел! там знаете? что?!

Ужас-восторг, дрожь…

Близняшки. Девочки. Аня и Яна. Доктор – русский. Потому – Аня и Яна. Быть бы им иначе – Амангуль, Лаландяр, Фируза. Но доктор – русский. Папа. Крестный. Как назвать-то?! А хоть горшком, только бы не в печь! Ну, горшком не горшком… Аня – Яна. Особо дотошным – простор для умствований: мол, все не случайно в этом логичнейшем из миров, мол, Аня-Яна, не есть ли все тот же Инь-Ян, мол, светлое и темное, твердое и мягкое, мужское и женское, мол, символично!… Да ничего подобного! Назвал и назвал! Хотя… черт знает! А фамилия?! Фамилию, доктор, фамилию! А? A-а… Ладно, пусть. Пусть будут – Ким. Аббревиатура. Доктор – Константин Игоревич Манаенков. По первым буквам – Ким. Крестный. Папа.

Они бы его любили. Но не успели. То ли в Европу вернулся, отработав свое по распределению в Какой – то стане. То ли вообще в Африку завербовался. То ли из поезда выпал ненароком: куртка у него была хорошая, кожаная, джинсы были «левис» – и нашли доктора вроде бы под откосом, шея свернута, ни куртки, ни джинсов. Так, слухи. Легенда: был у Ани и Яны папа – русский доктор, а мама… Мамы у них не было…

И еще у них был папа. Другой. Который тренер. Который папа-динама. Который заприметил их в детдоме, набирая группу малолеток. Чем малолетней, тем перспективней. Гимнастика, знаете ли. Кой годик? Четвертый? Пора-пора-а!

Они сначала не знали, что он – папа. Даже начали его бояться: пришел какой-то, руки щупает, нагнуться заставляет. И с ним еще дядьки. В погонах. А он непонятное что-то бурчит. Сердито так:

– Гроша выеденного не стоит! И этот тоже! И эта! Нич-чего мы здесь не найдем!

Аня и Яна хотели, чтобы и про них он сказал: «Гроша выеденного не стоят». Но именно на Ане-Яне папа-динама остановился, прищурился-нацелился.

Они бы его любили. Привыкли, перестали бояться и даже любили бы. А он им желал добра – так он говорил:

Запомните, я вам только добра желаю! Ясно?! Ну! Еще разок! Ап! Плохо! Прогнись, прогнись! Плохо! Гроша выеденного! Еще разок! Ап!

Наверное, не только им, но и себе он желал добра. Много добра. Поэтому очень сильно их мучил.

В ответ Аня, бывало, проскользнет в тренерскую – руки за спиной. Потом положит перёд папой-динамой недоеденный коржик и выскользнет. Детская привязанность обретает иногда очень трогательные формы.

Папа-динама умилялся-умилялся, пока однажды не подслушал в раздевалке:

– Ты зачем его кормишь?! Ой злой!

А зато он будет кушать-кушать-кушать и станет толстый. И перестанет нас мучить!

Папа-динама ухмыльнулся и не стал кушать подарки, хотя и не поэтому, конечно.