Измайлов Андрей - Белый ферзь

Подъезд был пуст.

Колчин прочувствовал – подъезд был пуст.

Вызванный лифт прибыл. Тоже был свободен и пуст. Колчин нажал кнопку последнего этажа, не заходя в кабинку, и отдернул руку, когда дверцы стали съезжаться.

Лифт одышливо пополз вверх. Дополз. Громыхнул, открываясь. Громыхнул, закрываясь.

Колчин бесшумно пошел по лестнице. Лестничные площадки были пусты.

Вот и пятый, последний этаж. Выше – только получердак, забранный могучей арматурой, дабы никто из бомжей не покусился на святая святых подъемного механизма, то бишь лифта.

Получердак был пуст.

Напротив Колчинской двери безмолвствовала дверь полковника Борисенко. Кстати, полковника РУОПа.

Или – Колчин все же надеялся – не так чтобы и кстати. Ну, не встретила жена! Ну, где-то застряла. В том же Питере. (Не могла она там застрять!) За дверью Борисенков ощущались Борисенки – спящая тишина. За дверью Колчиных было пусто.

Где Инна? Клады ищет? Работа такая… Буратинная…

Она – вот ведь в чем дело! – сама по себе не была кладоискательницей. И даже для себя самой не решила однозначно и окончательно – шарлатаны ли все эти ньинг-ма-па…

Ньинг-ма-па – тибетские приверженцы старой школы, длящие традицию кладоискательства аж с восьмого века.

Именно в восьмом веке из Северной Индии пришел в Тибет некто Падмасамбхава. Разогнал и усмирил всех злых тибетских духов, всех! Откуда только произрос такой могучий, такой маг-чародей?! Ниоткуда. Из лотоса. Если верить имени: падма – лотос, сам – сам, бхава – быть. Читай: самопоявившийся из лотоса. Ликвидировал он зло и понес-понес добро людям. Только люди таковы, что бегут предложенного добра, не понимая хорошего к себе отношения. Или, наоборот, захапают этого добра сколько рук хватит и понятия не имеют, куда потом девать, к чему применить, как употребить. И происходит в строгом соответствии с буддийским каноном. То есть: Инь-Ян – темное-светлое, твердое- мягкое, женское-мужское… Добро – зло. Граница между ними существует, но, будто в нынешнем противоестественном новообразовании СНГ – прозрачная. Перешел ненароком границу, и – только-только был хорошим, уже плохой. Правда, обратно никому путь не заказан: прыг через границу, обжегшись-перепугавшись, – и опять хороший, во всяком случае привычный. Только вот переход границы не всегда сам фиксируешь – ведь прозрачная, хреновина, колеблющаяся! – следовательно, и не заметишь перемену участи, будешь воспринимать окружающую действительность с обратным знаком, как с… необратным.

Ну и Падмасамбхава – большой умник, не дурак во всяком случае, – принялся то там, то здесь зарывать в землю свой неординарный талант. А талант у него, известное дело, – изрекать мудрое, предвидеть будущее, разрабатывать методы изведения зла на нет. Проще всего изложить все свои знания-умения доступным тибетским языком в книге. А тибетский – и в самом деле наиболее доступен для тех широт, он – язык литургический, и монголы, и буряты, и калмыки запросто употребляют его в обращение с различными национальными приправами.

Но, как это часто бывало, бывает, будет, не ко времени может прийтись книга – нет достойного или достойной махапуруши, чтобы запользовать откопанный талант с пользой и по назначению. А назначение, понятно, – тиражирование добра. Истинно сказано: придется делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать. Но и обратное утверждение, собственно говоря, верно.

Вот и прятал Падмасамбхава книжки, которые рановато детям читать, куда подальше (о-о, человеки пока еще та-акие дети!), а будучи всеведущим, знал, зрил сквозь века, что найти их можно только в нужное время, в нужном месте и… нужному человеку. Всяк человек претендует на звание нужного, на звание махапуруши (то есть опять же с тибетского: личность, власть имеющий). Внимание! Всяк, отыскавший наследие могучего мага-чародея, автоматически становится как бы преемником. И прочие-остальные – толпа, чей удел ловить каждое слово большой личности, подчиняться беспрекословно даже во вред себе, ибо что вред, а что польза – дано знать махапуруше, а не нам, смиренным. Ежели вдруг кто-то заупрямится по части смирения, то найдутся доброхоты, усмирят, тыча носом: не понял, падла? добра тебе желают, ур-род!

Вот и полнится новыми членами старая школа – ньинг-ма-па. То ли искренние адепты Падмасамбхавы: нам бы только отыскать руководящие указания, и тогда мы поднимем с земли упавшее знамя и укрепим его в твердых мозолистых руках достойного преемника! Это которого такого? А того, который и отыщет руководящие указания.

Схема проста и потому не гарантирована от жульничества. Эдакий хват подберет в любом монастыре книжку (этого добра видимо-невидимо в тех краях, так как нет более благочестивого дела, чем переписать священный текст, те же «Три корзины сокровищ», буддийский канон), а то и сам перепишет (дело-то благочестивое!) и вдруг как завопит, как заголосит:

– Нашел! Наше-о-ол! Она! Она! Тэр-ма! Тэр-ма! Наследие великого Падмасамбхавы! Пойдемте покажу, где нашел! Вот тут, представляете! Ни за что не догадаться бы, что она здесь может быть запрятана! Нет, вы скажите, скажите – разве можно догадаться, что тут может быть запрятана книжка?! Во-от, и я говорю: догадаться невозможно. И случайность исключена. Потому как я ее не случайно откопал, а специально искал. А значит, именно мне она предназначалась могучим предком. А значит, именно я отныне – махапуруша… А ну отойди от нее подальше! А ну не трожь руками! Ишь, полистать захотелось! Не вашего ума дело. Не вашего, а моего. Даром ли мне суждено было ее найти. И коли так, то нечего соваться в текст всяким-яким – я сам вам зачитаю вслух то, что посчитаю нужным. Помните, что завещал великий Падмасамбхава: только достойный махапуруша вправе распоряжаться текстом по своему, незаурядному разумению… Как там народ? Собрался? Весь? Все? Ладно. Так уж и быть. Кха-кха… Народ! Слушай сюда! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои!..

– О, махапуруша! Махапуруша, о!

А на самом деле он аферист – не махапуруша, а чебураша какая-нибудь лопоухая.

Хотя, конечно, среди приверженцев ньинг-ма-па есть- существуют подлинные фанатики, действительно рыщущие-роющие в надежде найти подлинные тэр-ма.

Инна Колчина, повторимся, для самой себя окончательно не определила: кто они, кладоискатели, – жулики или фанатики, или одновременно и то, и другое.

Да-да, кладоискатели – искатели книг.

Тэр-ма (снова с тибетского) – книги из кладов.

Для кого клад – золото-брульянты.

Для кого клад – муж, сокровище без присмотра (любили же древнекитайцы завитушные преувеличения!).

Но есть ли для человека более ценный клад, нежели тот, найдя который он обретает если не законное, то узаконенное право сказать: «Значит, так, народ! Слушай сюда!». А народ, что характерно, обретает узаконенную обязанность «слушать сюда»… Нет более ценного клада.