Измайлов Андрей - Белый ферзь

«Попал к ним чертеж, а на нем категорическая резолюция: «Аварийно! Сделать сегодня же. Лившиц». Ну, монтажники посмотрели и ужаснулись: по самым жестким нормам работы тут было дня на три. Не обошлось без крепкого словца, однако деваться некуда, навалились по-умному и смонтировали все в тот же день. Тут бежит к ним девушка из конструкторского бюро: «Где чертеж?!». Оказалось, резолюция товарища Лившица… относилась вовсе не к монтажникам. Он просил сделать всего лишь копию чертежа».

Вообще-то в русском языке есть на сей счет краткое-емкое резюме: заставь дурака богу молиться, он себе лоб расшибет. Ага! Особенно если навалится по- умному.

Ну и вот… То ли парубок с Херсонщины попал под очарование строк лжеавтора тетралогии, то ли с детства такой… Колчин как раз сидел-следил за коршнинскими занятиями на Маяковке – молодой еще! Сиди-следи! Рано тебе на татами!.. Тогда много кого, набегало, не только со всей Москвы, но и с периферии – молва ведь пошла: Центральная группа! Каратэ! Настоящее! Ну и вот… Глядит Колчин – рядом с ним присел парнишка, корявенький, с синим поясом, отдыхает.

– Что, закончил тренировку?

– Да я размялся… Уже хватит. Пока тяжело заниматься, у меня травмочка одна была небольшая.

– Какая? (Здесь, кстати, при упоминании о травмочке и присоседился громоздкий, обильно обволошенный субъект, впоследствии назвавшийся и оказавшийся Давидом Еноховичем Штейншрайбером).

– Да ерунда!.. Перелом позвоночника. В двух местах. И ушиб коры головного мозга.

– Что ж такое с тобой приключилось, милый?! Под КАМАЗ попал?!

– Да ерунда! Это ж моя коронка у нас на Херсонщине. С криком «киай!» вбегаю, по стенке на потолок, делаю обратное сальто и встаю в дзенкутца-дачи. Так я однажды пришелся на голову… Так я ж теперь утром встаю спозаранку и три часа делаю гимнастику, иначе голова весь день трещит.

– Зачем по потолку-то бегал?!

– А ты что, не бегаешь?

– Зачем?!

– Ну-у… Не получится из тебя каратист.

Громоздкий, обильно обволошенный субъект, в дальнейшем именуемый Давидом Еноховичем, тогда же приник к херсонскому самородку: «Интересный случай! Не хотите ли к нам? Я – доктор…». Знали бы мы тогда: какой (КАКОЙ) доктор… Хотя у нас все доктора одинаковы, с точки зрения-заблуждения потенциальных пациентов: «Вы доктор? У меня как раз вот тут отдает, тут что – печень или селезенка? – Я окулист. – Угу. Но доктор? Вот и объясняю – как раз вот тут отдает…».

Между прочим, после того единственного случая Колчин больше никогда не встречался с херсонским самородком – или отправился самородок на родную Херсонщину, или заграбастал его дважды еврей для своих КАКИХ-ТО целей, или разочаровался паренек в каратэ-до, как он его представлял. Но вот Колчин очень долго был под впечатлением не объяснимого логически героизма – зачем тот бегал по потолку, зачем?! Пока вдруг не всплыло из глубин памяти: «Гений дзюдо», тот самый, единственный-неповторимый для поколения конца шестидесятых, начала семидесятых предмет для подражания. Там сумасшедшенький брат главного мерзавца продемонстрировал умение – взбегает по стеночке и пробивает потолок ногой. И Колчина обуревает хохот. Помнится, в метро это было: «Следующая остановка «Динамо». Осторожно, двери закрываются!». И от Колчина отшатнулись час-пиковые толпы – только-только стоял серьезный- сосредоточенный и вдруг!.. Больной какой-то! Опасный! А он, естественно, и объяснить не может. Слишком долго объяснять. Если короче, то: «Гений дзюдо» – не просто кино, а, опять же, руководство к действию – для буквалиста-херсонца. Колчин и на подступах к первоисточнику знаний был в какой-то мере просвещен: максимальная высота в японских обиталищах – два метра, плюс – все из рисовой соломки, плюс – в кино снимается не вертикаль, а горизонталь. А буквалист-херсонец свою коронку изображает в зале – в зале! шесть метров – потолки! И без всяких комбинированных ухищрений! Вот уж и действительно: «Попал к нам чертеж…». Читайте классику социалистического роялизма!

Херсонский самородок как-то больше не появился, но Давид Енохович зачастил. Зачастил, знаете ли. Уже даже не в расчете на уникальные травмы. Как-то так случилось. Увлекся. И помощь не раз, не два оказывал – нэхай клэвэщут, мол, патологоанатомы лишь с трупами возятся, на самом-то деле, они способны починить человечка задолго до того, как тот превратится в… нечеловечка. Он, Штейншрайбер, помимо всех прочих достоинств был непревзойденным массажистом, да. И Колчин пользовался услугами Давида Еноховича, старательно отгоняя мысли о: «Вот этими вот руками мастер массажа Штейншрайбер через час после или даже за час до… бр-р-р…». Все мы лишь гости на этой планете…

Таков был ведущий патологоанатом Давид Енохович, дважды еврей, по совместительству – книгочей, по совместительству – массажист.

И Колчин направлялся к нему…

Казалось бы, эка изменилась столица за полвека! Раньше: что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет! Теперь: что же это у нас, чего ни хватишься, все есть! Стоило ЮК обеспокоиться исчезновением Инны, моментально выясняется: есть майор-полковник РУОПа, есть Бай-Баймирзоев, есть даже свой Штейншрайбер. Силовик – криминал – патологоанатом.

Однако все укладывается в логику – в логику того, кто прожил на этом тусклом свете почти сорок или сорок с небольшим лет. Помнится, питерская подруга Инны с младых ногтей Галина Лешакова не упускала случая повторить благоприобретенную с годами мудрость: «Каждая женщина должна иметь своего парикмахера, косметолога, стоматолога, гинеколога». Учитывая пятилетнюю разницу в возрасте и доминанту лидера питерской подруги, Инна соглашалась, не возражала по меньшей мере (со старшими следует если не соглашаться, то… не возражать им). Подруг детства мы, в отличие от родителей, выбираем сами, но с годами человек меняется – и не только по фамилии. Колчин, к примеру, так и не усвоил, как теперь называть: Лешакова? Красилина? Мыльникова? Инна по давней привычке говорила: «Слушай, Лешакова, а ты теперь…». И тут же поправлялась: «Ой, Красилина, все время забываю…». А гостья из Питера косила предупреждающим глазом в сторону рядом сидящего мужа и громко обращалась к нему: «Мыльников, дай мне сигаретку!» – подсказывая младшенькой подруге нынешнюю свою фамилию.

Колчин недолюбливал женщин типа питерской Галины Лешаковой-Красилиной-Мыльниковой – подобная категория Инь упорно норовит занять место Ян. И чуть что не по ней, разражается дикой истерикой, типично, кстати, иньской. Нервы, нервы! У той же Лешаковой-Красилиной-Мыльниковой – застарелый нервный тик, который в сочетании с физиономией типа «Шарон Стоун» больше походит на многозначительное подмигивание: «Ладно, парень, пошли в койку. Но командовать в ней буду я!».