Файт Этцольд - Крой тела

Номер 12! Он поставил обе канистры с темно-красной жидкостью на заплесневелый пол подвала, вытащил черный прорезиненный костюм, смял его и швырнул в огонь. Пластик вздулся пузырями, которые лопались, шипя и чмокая. А огонь тем временем пожирал резину. Едкий запах заполнял помещение с высокими потолками.

Он бросил в огонь все, что принес с собой: маску, очки, туфли.

12 костюмов.

12 жертв.

12 жизней.

Это гремело у него в мозгу. Чудовищная боль охватила голову. В желудке — как будто ведро раскаленных углей. Он видел перед собой гроб и все, что там находилось. Он видел подобное тысячи раз. Но снова и снова его словно током било. Воспоминания из прошлого в этот раз поразили его подобно удару молнии, и он изверг из себя поток зеленой желчи, вызванный нарастающей волной омерзения и разочарования. Потом повалился и лежал, кашляя и дрожа, на каменном полу, пока огонь расправлялся с одеждой, и его покрасневшие глаза были устремлены на гроб, видневшийся в рассеянном свете подвала.

Там лежала она.

Многие годы.

Многие десятилетия.

Потерянная, но не утраченная. Сокрытая, но не забытая. Мертвая, но спящая.

Он лежал голый на влажном полу, вздрагивая в собственной блевоте, а что-то поднималось в нем и наконец вырвалось наружу. И тут тишину пронзил крик, такой ужасный, какой мог издать только Люцифер после того, как Бог низверг его в бездну. Крик, полный животного страха и удушающей безнадежности.

Он совершил то, что не позволено никому. За что он будет вечно гореть в аду.

То, чего он никогда себе не простит.

Он убил единственного человека, которого любил.

Он потерял сознание, и мрак охватил его.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — прошептала молодая женщина, становясь на колени в исповедальне. Голос ее дрожал, предвещая слезы.

— Господь, освещающий наше сердце, дарует тебе истинное осознание грехов и милосердие свое, — ответил священник спокойным звонким голосом. Сквозь маленькое решетчатое окошко, разделявшее прихожанина и исповедника, женщина могла разглядеть лишь смутный абрис. Она и сама не знала, что влечет ее сюда каждый год в один и тот же день — 23 октября — вот уже много лет. Была ли это вера? Нет, определенно нет. Скорее вина, которая все время всплывала и от которой она не могла избавиться. Вина, которая тяжким камнем лежала на ее душе.

Каждый год женщина убеждала себя в бесполезности исповеди. Ведь кто мог дать гарантию, что этим можно снять грех с души? Что она найдет прощение? Смутное обещание Христа, что он, приняв облик священника, примет бремя ее грехов, так и осталось невыполненным. Конечно, после исповеди она ненадолго обретала покой, но только благодаря тому, что хоть кому-то могла рассказать свою историю.

Кошмары и безликий ужас продолжали преследовать ее.

Она перепробовала все возможные средства: беседы с терапевтом, психологическое лечение, йога, тай-цзы, медитативные курсы. Ничего не помогало — исповедь оказалась лучше всего.

С каждым годом грех становился все тяжелее. Это было нечто мрачное, зловещее. Неосязаемое зарождалось, росло в ней, раздувало, как трупные газы утопленника, который медленно всплывал в зловонном грязном болоте. Это нечто у нее внутри становилось все больше и страшнее, пока она, не в состоянии больше это выносить, не вскрывала раздувшийся пузырь своего греха, чтобы избавиться от накопившегося зловония.

Но проходило совсем немного времени, и ужасный смрад снова распространялся и тяготил ее душу.

Поэтому каждый год 23 октября она приходила в исповедальню собора Святой Ядвиги.

Это была епископская церковь Берлина, много священников проводили здесь службы попеременно. Иногда она исповедовалась пасторам, которые уже слышали ее историю. Но исповедника, перед которым она сегодня сидела, женщина еще никогда не видела.

— Я пришла, чтобы покаяться в грехах своих. Последний раз я исповедалась… в прошлом году. Больше всего меня тяготит… воспоминание о сестре… — произнесла она, запинаясь, потому что каждый раз не знала, с чего начать. — Моей сестре было восемь, когда ее похитили. Преступник… он изнасиловал ее и убил. И в этом была моя вина.

— Как давно это случилось? — спросил исповедник.

— Двадцать лет назад.

Это произошло 23 октября 1990 года, в среду, тогда в 16.00 она в последний раз видела сестру.

— Я обещала забрать ее из школы… из музыкальной школы. Она ждала меня, но я не пришла. Поэтому она и попала в лапы к этому извергу. — Женщина тихо заплакала. — Он держал ее у себя долгие дни и издевался… снова и снова. А в конце, — она хрипло прошептала, — он ее убил. — И в приступе отчаяния полились слезы.

Священник молчал. Наконец он откашлялся и сказал:

— Это ужасная история. Хорошо, что вы пришли ко мне. — Он сделал паузу. — Преступника поймали?

Странный вопрос для исповедника.

Женщина покачала головой.

— Нет. В полиции заявили, что сделали все возможное. Сегодня я знаю, что они не сделали ничего, совсем ничего. Они пили кофе из бумажных стаканчиков и все время посматривали на часы — ровно в шестнадцать конец рабочего дня, — в то время как моя сестра сходила с ума от боли и страха. Я это точно знаю.

— Откуда?

— Потому что я тоже состою в этой команде. Но я не такая, как эти бездари. Я выслеживаю чудовищ, подобных убийце моей сестры. Я охочусь на них. И я их убиваю.

— Вы из полиции и выслеживаете убийц?

— Серийных убийц. — Она сглотнула. — Иногда я не знаю, разумно ли это, потому что каждый раз вспоминаю, как допустила ошибку в своем первом, самом страшном деле. Но в этом мое предназначение. Я должна охотиться на извергов… Я должна их найти и должна их убить…

Она снова заплакала и заметила, как за деревянной решеткой священник закивал головой.

— Вашу ненависть можно понять. Но нельзя платить смертью за смерть. Иисус призывает нас к милосердию. Чтобы получить прощение, нужно простить другого.

— И убийцу моей сестры?

— Даже его.

Она надолго замолчала. «Простить насильника? Растлителя и мясника? Невозможно». Ее ненависть к этой твари была безгранична. Она разорвала бы его на куски, выпустила бы из него кровь, а останки превратила в пыль, чтобы от убийцы и мокрого места не осталось.

Женщина подождала, пока буря внутри не улеглась.

— Что случится с убийцей, когда он умрет? — спросила она.

— А вы как думаете? — Священник молитвенно сложил ладони. — Убийство — нарушение пятой заповеди. И это тяжкий, смертный грех. Если он не исповедуется и искренне не покается, его ждет вечное проклятие.