Грег Кайзер - Полночная чума

Проводить пробный полет днем было довольно рискованно, но выбора у Волленштейна не было. Крайний срок, данный ему Гиммлером, истекал через четыре дня. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь засек его «шторьх». В этом случае народ наверняка задастся вопросом, что, собственно, делает здесь этот голенастый самолетик. И ответ на этот вопрос неизбежно приведет к нему. Впрочем, залитые водой болота были самым безлюдным местом на всем Котантене.

— Сбрось скорость! — крикнул Волленштейн. Рука Зильмана легла на панель управления, и грохот мотора сделался тише. — Медленнее! — повторил свой приказ Волленштейн, высунувшись из-за спины пилота, чтобы взглянуть на приборную доску. Стрелка застыла на отметке «восемьдесят». Зильман закрыл дроссель, и стрелка переместилась на отметку «шестьдесят». Внизу на солнце поблескивала разлившаяся до необъятных размеров река.

— Открывай бак! — крикнул Волленштейн, и рука Зильмана снова потянулась к панели управления слева от него. Волленштейн повернулся на сиденье — он не стал пристегивать ремней безопасности, — чтобы посмотреть назад через стеклянный колпак кабины. Сначала он ничего не увидел, но через несколько секунд воздух позади самолета слегка окрасился красным.

Красная краска образовала тонкое облако, которое извивающимся шлейфом тянулось за «шторьхом». Отлично.

— Ниже!

Зильман кивнул, и «шторьх» опустил нос. Самолет подскакивал и дребезжал, но всякий раз, когда Волленштейн оглядывался назад, следом за крылатой машиной, расширяясь на конце до сотни метров, тянулся шлейф красноватого тумана, который затем медленно опускался на воду. Отлично.

Через плечо Зильмана Волленштейн увидел железнодорожную эстакаду. Прямой, словно стрела линией, она пролегла над залитой водой местностью. К северо-западу от нее крошечной точкой темнела какая-то деревня. Волленштейн сверился с картой. Ля-Фьер.

Он смешал краску с квасцами и глиной, затем перемолол ее в порошок, сходный, по его мнению, с порошком чумной культуры. Убедившись, что распылитель работает нормально, он придумал идею дисперсии. Напоследок обернувшись назад, чтобы окончательно убедиться, что все в порядке, Волленштейн заметил в красном шлейфе первое зияние, длиной около двадцати метров. Возможно, в баке закончился порошок.

— Бак пуст? — крикнул он Зильману. Пилот посмотрел на датчик и покачал головой.

— Полон еще на четверть! — последовал ответ.

Волленштейн обернулся еще раз. Красный шлейф то тянулся, то исчезал. «Шторьх» продолжал подскакивать в воздухе. Волленштейн откинулся на спинку сиденья. Тонко перемолотый порошок слежался и слипся, как тальк на руках, и перестал поступать в сопла. Тем не менее эта смесь продержалась рыхлой дольше всего — восемь минут. Он специально засек время. Что ж, очень даже неплохо.

Обернувшись, на всякий случай, назад, он вновь увидел в воздухе красную взвесь. Значит, сопла все-таки не забиты.

— Возвращаемся? — спросил у него Зильман.

— Да! — выкрикнул в ответ Волленштейн и вновь повернулся лицом вперед. — Закрывай вентили.

Зильман ничего не сказал, однако «шторьх» встрепенулся и поднял нос. Левое крыло ушло вверх, правое — вниз. Волленштейн устремил взгляд сквозь размытое пятно пропеллера, выискивая глазами пятачок твердой земли, где можно совершить посадку. Ага, вот и он. Узкая полоска, прорезанная через кривые стены живых изгородей.

— Ниже! — крикнул он. «Шторьх» сбросил высоту, и Волленштейн больно стукнулся головой о колпак. Впрочем, обращать внимание на боль было некогда. Пошарив под сиденьем, он вытащил оттуда осветительную бомбу и, убедившись, что та исправна, толкнул в небольшое окно рядом с собой. В кабину со свистом тотчас ворвался поток воздуха.

— Сбрось до шестидесяти! — крикнул он Зильману, и мотор с рокота перешел на скрежет.

Впереди уже виднелась взлетно-посадочная полоса. До нее оставалось не больше километра. Солнце играло по полю слепящими бликами — то там, то здесь, отражаясь в стеклянных пластинах, которые он установил в траве на деревянных подставках. Ему пока еще не были видны люди, которые наверняка сейчас находятся на летном поле. Но в том, что они там, он не сомневался.

Волленштейн выставил в окошко широкое дуло ракетницы, взвел затвор и нажал на спусковой крючок. Прочерчивая в небе зеленый след, осветительная ракета унеслась прочь от «шторьха» — сигнал для тех, кто был на земле, посмотреть в небо.

— Включай вентили! — крикнул пилоту Волленштейн и снова обернулся назад. За самолетом, на подлете к летному полю, вновь протянулся красный шлейф. Шасси пока что не касались земли, однако уже задевали верхушки дубов на южном краю взлетно-посадочной полосы. Волленштейн отвернулся к боковому окну — хотел проверить, правильно ли Пфафф расставил людей. Увы, как он ни тянул шею, так ничего и не увидел. — Отключай вентили, — крикнул он Зильману, — и иди на посадку! Слышишь?

Зильман резко развернул самолетик. Нос крылатой машины сначала дернулся вверх, затем вновь опустился. Желудок Волленштейна повторил его движения. Зильман потянул на себя рычаги и посадил «шторьх» на траву. Самолет подкатился к дубу и замер. Как только колеса прекратили вращение, Волленштейн поднял стеклянный колпак и спрыгнул на траву.

Одна из стеклянных пластин находилась от них всего в десятке метров. Он взял ее с подставки, на которой она лежала примерно в метре над травой, и наклонил так, чтобы солнце высветило частички красной краски. Ему показалось, что он заметил легкий красный налет, хотя и не был до конца уверен. Черт, угораздило же его забыть лупу! Тем не менее нетерпение взяло верх. Волленштейн плюнул на пластинку и кончиком пальца растер слюну. Розовая, никаких сомнений. Прекрасно. Превосходно.

Пфафф поспешил к нему, но, не дойдя пары метров, остановился. Волленштейн впервые обвел взглядом летное поле и сосчитал расставленных на нем солдат. Шестнадцать, как и было приказано.

— Штурмбаннфюрер! — обратился к нему Пфафф. Через плечо у него болтался автомат.

— Где ваш лоскут? Он при вас? — спросил Волленштейн. Пфафф кивнул и извлек из кармана квадратный кусок ткани, чистый и ослепительно белый в лучах солнца, потому что был вырезан из полотняной простыни самого Волленштейна.

— Прямо сейчас? — спросил Пфафф. Волленштейн кивнул. Унтерштурмфюрер поднес лоскут к носу и высморкался.

— Еще раз. Сильнее, — велел Волленштейн. Пфафф высморкался снова.

Волленштейн жестом велел показать ему результат.

— А теперь сплюньте, — приказал он, беря из рук Пфаффа лоскут. Унтерштурмфюрер извлек из кармана еще один кусок белой ткани, поднес его ко рту и сплюнул.

Волленштейн внимательно изучил первый лоскут. В центре его был комочек слизи, прозрачный, лишь с легкой желтизной. Он посмотрел на Пфаффа.