Маурицио де Джованни - Кровавый приговор

И она сказала мне, именно мне, что ребенок важней, чем я, что так сказал ей во сне мой отец. Понимаете? Мой отец! Во сне! И вы мне говорите, что она моя мать? Она, которая дала мне другую фамилию, чтобы я вырос знаменитым? Нет! Она мне не мать!

И я выгнал ведьму из моей матери. Я проломил ей голову, чтобы из нее вышло зло. А потом я швырял ее ногами по всей комнате — проклятую ведьму. Кровь, вся эта кровь, не была кровью от моей крови. Моя мать всегда думала только обо мне, если теперь она предпочла мне ублюдка, который еще не родился, это не могла быть она. Теперь я жду мою маму. Вы увидите: рано или поздно мама вернется и все поставит на свои места. Вот она — кровь от моей крови.

Понадобилось немало времени, чтобы объяснить Гарцо, что произошло. Они обнаружили его во дворе управления. Он, запыхавшись, спешил к ним навстречу, его сопровождал Понте, у которого во взгляде было еще больше тревоги, чем всегда. Заместитель начальника выбежал из управления, услышав об аресте Ромора: новость об этом летела впереди них. Он был не один: кучка людей собралась перед воротами управления, чтобы посмотреть на актера-убийцу, который сорвал спектакль в театре «Фиорентини».

Гарцо проявил мимические способности, которые Ричарди не ожидал у него обнаружить. За несколько секунд тревога на его лице сменилась облегчением, потом — потрясением и растерянностью при виде супругов Серра ди Арпаджо, которые приехали вместе с полицейским патрулем, в той же самой машине. Наконец, лицо Гарцо стало гневным, и он сердито взглянул на комиссара.

Эту трудную ситуацию великолепно разрешил Майоне. Стряхивая пыль с брюк, испачканных во время борьбы с убийцей, он сказал:

— Все в порядке, доктор. Этот синьор виновен в убийстве Кармелы Кализе. Мы должны поблагодарить профессора и его супругу, которые приехали в театр специально для того, чтобы загнать убийцу в угол.

Гарцо снова сменил выражение лица — теперь оно выражало солидность и удовлетворение. Он поклонился супругам Серра и, еще не вполне веря тому, что услышал, настороженно повернулся к двум полицейским:

— Добро пожаловать в мой кабинет, Ричарди и Майоне. Синьора и синьору Серра ди Арпаджо я приму потом, если у них хватит терпения немного подождать.

Как всегда — само совершенство в вопросах формальностей, подумал о нем комиссар почти с восхищением.

Начало разговора было бурным: Гарцо хотел знать, почему, несмотря на его приказ вступать в контакт с супругами Серра ди Арпаджо только с его разрешения, они оказались во дворе управления поздно вечером. Да еще и участвовали в полицейской операции! А если бы профессор или, что еще хуже, его жена были ранены?

Ричарди с олимпийским спокойствием ответил, что все это было спланировано заранее именно с целью оправдать профессора. Он и профессор решили, что обвинить Иодиче означало бы дать пишу предположениям, что семья Серра замешана в убийстве Кализе. Самоубийство — не признание вины. А самой частой и постоянной посетительницей гадалки в любом случае была синьора Серра ди Арпаджо, и об этом знали все. И поскольку, допрашивая Ромора, любовника Эммы, Ричарди убедился, что тот знает больше, чем говорит, они решили подвергнуть его психологическому давлению, чтобы он выдал себя. Так в итоге и случилось.

Всю эту чушь Майоне и Ричарди придумали утром, когда только что взошедшее солнце освещало площадь под окном кабинета и рабочие спешили к автобусам до Баньоли — на заводы. Второго, запасного плана у друзей не было. Они лишь надеялись, что удастся этот.

— А что такого сказал на допросе этот Ромор? — спросил Гарцо. — Почему у Ричарди возникли подозрения?

Комиссар правдиво рассказал о беседе, которая была у него с Аттилио накануне вечером. Оказалось, актер знал, что Кализе была убита ночью, хотя в печати об этом не сообщали. И знал, что Кализе имела склонность говорить пословицами, хотя Эмма никогда не говорила ему об этом. А как узнал про эту склонность сам Ричарди?

Комиссар мысленно увидел перед собой сломанную шею, углубление в черепе, широкую полосу крови. Но не это вызвало у него страх. Он вздрогнул от ужаса, когда вспомнил голос Антониетты. Он ответил, что о поговорках ему сказала Петроне, и на мгновение почувствовал на своем затылке взгляд Майоне. Ему оставалось лишь надеяться, что бригадир потом не станет задавать ему вопросы по этому поводу.

Гарцо наконец успокоился, улыбнулся и сказал:

— Хорошая работа. Мы снова добились успеха. И вполне его заслужили. Если бы я не ограничил вас по времени, мы до сих пор играли бы с предположением, что в убийстве виновен Серра ди Арпаджо. Вы умелые и одаренные люди, иначе не скажешь, но нуждаетесь в руководстве.

Ричарди, не глядя на него, заранее представил себе, как может отреагировать на эти слова рассерженный ими Майоне при его пылком характере, положил руку бригадиру на плечо и попросил разрешения идти, чтобы выслушать и записать признание Ромора. Гарцо изящным движением встал на ноги и, окруженный запахом свежих цветов (у него на письменном столе всегда стоял букет), пошел принимать супругов Серра ди Арпаджо.

— Комиссар, — сказал Майоне, — я принес вам привет от обеих. Они были в толпе перед воротами, но я знаю, что вам не нравятся благодарности, и сказал, что они могут уходить, потому что вы будете работать допоздна. Жена Иодиче сказала, что вы святой, что душа ее мужа благословляет вас с того света, и так далее, и так далее — в общем, то, что обычно говорят. Его мать желает вам здоровья. Она говорит, что вы, по ее мнению, больны или скрываете какое-то горе и что Бог помогает таким людям, как вы, если они позволяют себе помочь.

Ричарди поморщился, не прекращая смотреть в окно своего кабинета.

— Спасибо, что избавил меня еще от одной лекции. Тебе не кажется, что на сегодня нам уже хватит рассуждений о судьбе? Послушай меня: судьбы нет. Есть мужчины и женщины, и есть мужество жить — или уйти из жизни, как сделал Иодиче. И есть люди, которые живут бессознательно, плывя по течению. Вот что есть.

Майоне качнул головой:

— Как жаль, комиссар, слышать от вас такое. Дело раскрыто, сумасшедший мерзавец отправлен в психлечебницу для преступников, но даже это не вызывает у вас улыбку.

Ричарди сказал, не оборачиваясь:

— Ты знаешь, что у человека, который живет, глядя в окно, что-то еще можно отнять? Знаешь, что именно?

— Нет, комиссар. И что же?

Короткий вздох — и ответ:

— Окно, Рафаэле. У него можно отнять окно.

Профессор и его жена вели себя так, что Гарцо почувствовал облегчение — и немалое. Однако и он, и она выглядели усталыми и измученными. Гарцо подумал, что, возможно, быть свидетелем такого жестокого события тяжелее, чем он предполагал, но они скоро о нем забудут.