Константин Скуратов - Прятки по-взрослому. Выживает умнейший

Худощавый нахмурился:

– Хочешь сказать, что я вру?!

Андрей подумал и решил с властью не ссориться.

– Да нет, просто я ничего не слышал.

– А ты чего по ночам по городу шляешься?

– Из гаража иду. Машину ставил.

– А документы у тебя есть? – продолжал допрос худощавый. Напарник не вмешивался.

Документы у Андрея были. Паспорт мумифицированного Сергея Сергеевича Горбенко. Хороший паспорт, почти совсем незатрепанный, такой грех было выкидывать. Вот и пригодился.

Он подал паспорт полицейскийу, тот осветил его фонариком, изучил, потом направил луч света в лицо Андрея. Даже если б это был родной паспорт Глебова, то и тогда его гримаса вряд ли бы совпала с фотографией…

– Так-с, Сергей Сергеевич, – задумчиво произнес полицейский, явно не собираясь отдавать Андрею документ, – что же нам с тобой делать?

– Хороший вариант – отпустить, – проникновенно сказал Андрей и подумал, что за последние полчаса его уже во второй раз пытаются задержать…. Опять, что ли, стрельбу открывать? Неудобно как-то – власть все-таки, хоть и пьяная.

– Еще варианты есть? – полицейский явно на что-то намекал, – а то сейчас в отделение прокатимся, личность выясним…. Вдруг ты в розыске?

Вот в отделение действительно не нужно. Потому что в розыске наверняка. Надо умнеть – что там в карманах после казино осталось?

Глебов наугад вытащил и подсунул под свет фонарика одну бумажку. Оказалось сто рублей – не хило ребята похмелятся…

– Меняю на паспорт, – грустно сказал он, давясь от смеха, – если не сойдемся – поехали в отделение.

Ничего, сошлись. И паспорт вернули и даже счастливого пути пожелали.

Больше ничего интересного по дороге не случилось. Глебов без проблем добрался до нужной строительной площадки, вытащил из кучи разного хлама свои вещи, переоделся и направился обратно в центр города – на ночлег.

В этот предутренний час город досматривал последние сны. Мирные обыватели еще спали, хулиганы уже выдохлись озорничать. Улицы были совершенно пусты – даже наряда полиции на прежнем месте уже не было.

Тем более неприятно было увидеть, что нужное подвальное окно народного суда освещено изнутри казенным электрическим светом.

Андрей пересилил себя и осторожно подкрался к окну, заглянул и остолбенел – прямо в лицо ему из окна смотрел полицейский. Потом только до Андрея дошло, что видит полицейский в окне лишь свое отражение – ночь же…

– Видишь, эти следы более свежие, – сказал в подвале кто-то кому-то, – здесь явно жили и другие бомжи…

Глебов мог бы поклясться, что голос принадлежал Миленину.

– Явка провалена, товарищ подпольщик, – быстро покидая опасную зону, пробормотал Андрей, – и мумия хороша – не могла на подоконнике горшок с цветами поставить – знак провала…. Может, вернуться? Сразу и доложу гражданину оперу о проделанной работе…. Нет, это мысль глупая. Где же ночевать теперь?

Остаток ночи Глебов провел банально – на лавке в зале ожидания пригородного вокзала.

Среди немногочисленных пассажиров он ничем не выделялся – одет нормально, плащ упакован в оранжевое ведро, в общем, еще один горожанин желает с первой электричкой уехать на дачу, чтобы собрать остатки урожая. Таких в зале набиралось десятка с два.

Поэтому сонные полицейскийы только скользили по нему взглядами, а для развлечения время от времени проверяли паспорта у невесть откуда взявшейся здесь группы то ли таджиков, то ли узбеков. Что эта группа делала на пригородном вокзале, было непонятно и им самим…

Когда объявили посадку, Андрей сладко потянулся, не доспав, и вместе со всеми нехотя поплелся на выход. Но не пошел на перрон, а повернул к подъехавшему троллейбусу. В него и сел.

Свободных мест в троллейбусе было сколько угодно. Он сел на самое неудобное место – в правом ряду «на колесе», рассудив, что ночные собеседники вряд ли ездят на общественном транспорте, а вот из проезжающей машины заметить его в окне троллейбуса могут вполне.

Пришло время еще раз все обдумать. Штирлиц в такие минуты рисовал борманов с герингами. Глебов ехал на троллейбусе. Очень удобно размышлять, особенно если все равно куда ехать.

Итак, что мы имеем? И много, и мало. Имеем студента Витю Очкуна, запасливого и смышленого малого, сделавшего себе дубликат ключа от глебовской квартиры. Не стопроцентная уверенность, конечно, и мастер-ключарь мог ошибиться, и студент мог оказаться не Витей… и даже не студентом. Но не будем о грустном. Пока.

Второе. Убиенная Маргарита – она же Белка – последний вечер провела с неким студентом. Молокососом. И опять не факт, что с Витей.

А студент и в самом деле интересный…. Не из-за покойной же Белки так всполошились его ночные собеседники! Ребята явно из структуры, с правоохранительными ничего общего не имеющей, скорее наоборот. Как они назвали его? Химик? Точно, химик! Студент – химик…. Вон мы, сколько про него уже знаем.

В который раз промелькнула горькая мысль, что полиция при желании выяснила бы все это и быстрее и качественнее.

Вырисовывалась следующая ситуация: Витя Очкун сбегал за замком. Некий студент сделал с ключа от этого замка копию. Некий студент дружил с Белкой. Некий студент взял ключ у некоего студента и передал его некоему студенту, который привел Белку в квартиру и как минимум присутствовал при убийстве…. Да! После убийства некто (уже необязательно студент) не спеша навел идеальный порядок! Очень не спеша…

Что-то больно много студентов замешано в этом деле – чуть не половина института. А где, кстати, в Чкалове учат на химиков?

Андрей огляделся и с удивлением обнаружил рядом с собой женщину средних лет, сидевшую с закрытыми глазами, цепко державшую в руках большой целлофановый пакет с торчавшими во все стороны осенними цветами. Когда только села?!

– Извините, – вежливо сказал Глебов, – вы не знаете, где у нас в городе на химиков учат?

Ничуть не удивившись, женщина мгновенно откликнулась:

– В политехе, наверное. Еще техникум нефти и газа есть, – подумала и неуверенно добавила, – в педагогическом кафедра должна быть…, химии и биологии. Раньше была…

Андрей поблагодарил и продолжил размышлять: техникум не подходит – уж больно специфичная там химия. Политех? Возможно.

Он старательно припомнил все, что рассказывал о синеньких таблеточках полицейский шофер Палыч, воссоздал в памяти завистливый голос Светы: «…разве что таблетки…».

Да, такие таблетки вполне могли заставить чкаловскую приму снизойти до студентишки… и рассчитаться с ним за товар не деньгами, а тем, что не жалко – собственным телом. Потому и оказались они вдвоем, без свидетелей и сопровождения в затрапезной хрущевке. Только что-то там у них не срослось…