Дэвид Розенфелт - Жизнь взаймы (в сокращении)

Я прослушал сообщение четыре раза, пытаясь уловить каждый нюанс. Он обращался ко мне «Ричард», а себя называл «Филипп». Он, что меня удивило, был рад моему звонку. Тот факт, что он был готов выделить время для встречи со мной, говорил о многом. Как и то, что он не сообщил адрес своего офиса.

Может быть, я уже бывал там. Может быть, я уже двадцать лет подряд хожу к нему на терапию.

Может быть, Филипп Гарбер — мой кузен или брат.

Лексингтонский институт психоанализа располагался в четырехэтажном особняке из коричневого камня на Восточной Шестьдесят восьмой улице, неподалеку, как этого и следовало ожидать, от Лексингтон-авеню. Такой особняк могли бы назвать «домом» только богатые, очень богатые люди — он наверняка стоил много миллионов, даже если его продали «по дешевке».

Здание показалось мне смутно знакомым. Подавленное воспоминание? Может быть, мне удастся до него добраться…

Кабинет доктора Гарбера располагался на четвертом этаже. Сам доктор был моложе, чем я ожидал, лет сорока. Он встретил меня улыбкой и рукопожатием.

— Ричард, спасибо, что зашли. Рад вновь вас видеть, — сказал человек, которого я видел первый раз в жизни. В холле рядом с кабинетом стоял кофейный аппарат.

— Как всегда — черный, с одной порцией сахара?

Я кивнул. Определенно он меня знал.

Не продумав заранее, насколько стоит с ним откровенничать, я решил сразу выложить карты на стол:

— Доктор Гарбер, я не помню, чтобы мы с вами встречались.

Если он и был шокирован моими словами, на его лице ничего не отразилось.

— Понимаю, — только и ответил он. — Должно быть, вы изрядно запутались.

— Я бы выразился более сильно, — сказал я. — Я бывал тут?

Он кивнул:

— Да. Три раза. Каждый раз по часу.

— Три раза… — повторил я.

— Почему бы вам не присесть? — Он указал на стул, и я сел.

Я немного нервничал из-за того, что мог услышать, и потому решил завязать светский разговор. На столе у доктора стояла фотография, на которой он был запечатлен в кабине самолета.

— Летаете?

Он улыбнулся.

— Страсть, которой я потакаю. Но давайте поговорим о вас. Начните с самого начала. — Он достал ручку и открыл блокнот.

— Собственно, для меня это и есть начало. Может быть, вы расскажете мне, о чем мы говорили, когда я сюда приходил? Я был вашим пациентом?

— Да. И мы говорили о некоторых ваших переживаниях.

Моя жизнь катится под откос, а он отделывается стандартными штампами психиатра!

— Я говорил с вами о женщине по имени Джен?

— Да. Должен сказать, я читал вашу статью. Собирался позвонить вам, но решил, что вы свяжетесь со мной сами.

— Что я говорил о ней?

Гарбер помолчал, словно взвешивая, что следует сказать. Я понял, что подобное нечасто встречалось в его практике.

— У вас были фантазии… Они вас пугали.

— Какие фантазии? — спросил я в ужасе.

— Бывали моменты… и довольно продолжительные… когда вам казалось, что она существует в реальности.

— А она… на самом деле существовала?

Он склонил голову, словно выражая сочувствие.

— Нет, Ричард. Ну, или, по крайнее мере, мне не удалось найти этому подтверждения. Вас пугали эти фантазии.

Его слова опустошили меня, и он это явно заметил.

— Почему бы вам не рассказать мне обо всем? Возможно, я смогу помочь.

Но я не искал помощи. Мне была нужна правда.

— Я сошел с ума. Вы это хотите сказать?

— Ричард, вы не сумасшедший. Вы растеряны, вам больно, но вы сможете это преодолеть. И мы начнем прямо сейчас. Почему вы мне позвонили, если не помните о том, что мы встречались?

Я рассказал ему о счете за телефон, а потом о Джен, все, с самого начала. Я мог бы выдать сокращенную версию, раз уж он читал статью в журнале, но решил подробно остановиться на Элли и ее пропавшей сестре. Когда я закончил, он задал мне несколько вопросов, в основном о том, как я переживаю происходящее.

— Послушайте, — сказал я, — я понимаю, такова стандартная процедура. Пациент говорит, вы слушаете. Но сегодня мне нужна информация.

Он кивнул:

— Если я что-то знаю, с радостью поделюсь.

— Я говорил с вами о своем журналистском расследовании?

Он попытался припомнить, потом начал листать блокнот.

— Да, но без подробностей. В том контексте, что ваши фантазии как-то совпадают с вашим расследованием.

— Я говорил, о чем именно собираюсь написать?

Гарбер зачитал из блокнота:

— Вы упомянули человека по имени Ласситер. Также сказали, что возвращаетесь к своим журналистским корням, но не пояснили, что это значит.

Я прекрасно знал, что имел в виду. Шон Ласситер фигурировал в первом крупном расследовании, которое я провел. Речь шла о женщине, которая принимала прописанные ей лекарства от почечной инфекции. Через три недели ее парализовало, и она была уверена, что в этом виноваты таблетки. У нас был общий друг, и, когда я написал о ее положении, это подняло небольшую волну, привлекшую в свою очередь более опытных репортеров. Разразился скандал: предполагалось, что фармацевтическая компания, разработавшая лекарство, дала взятку в Управлении по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов. Ничего доказать не удалось, но несколько шишек из Управления уволились, а фармацевтическая компания закрылась.

Главой той компании и был Шон Ласситер, которой преследовал меня в прессе и через посредников. Мне сказали, что он поклялся меня «достать». Месть так и не осуществилась, и я не мог вообразить, зачем я начал расследовать еще что-то с ним связанное. А Гарбер, увы, больше ничего не знал.

— Зачем я пришел сюда? — спросил я. — В смысле, почему я обратился к вам?

— Вы сказали, что из-за моей репутации. Сыграли свою роль и мои исследования в области памяти.

— Меня беспокоила моя память?

— Ричард, вы сильно запутались. Вы забывали то, что произошло недавно, и помнили вещи, которых никогда не было. У вас были проблемы с разграничением реального и воображаемого.

— А возможно, что фантазии одержали верх и реальность стерлась из моей памяти?

— Да, если ваш разум таким образом себя защищал.

— Защищал от чего? — спросил я.

— Над этим мы и будем с вами работать.

Он явно предлагал стать его пациентом на регулярной основе, чтобы мы вместе смогли исследовать глубины моих переживаний и бла-бла-бла. В чем я совершенно не нуждался.

— Джен была… есть… настоящая.

— Разум способен создать свою собственную реальность.

Я покачал головой:

— Нет, я имею в виду: совсем настоящая. Из плоти и крови.

— Думаю, вы и сами знаете, что это не так. Тот факт, что о ней больше никто не помнит, дает вам это понять на сознательном уровне. Но одного сознания недостаточно.

— А как же Элли, ее сестра?

Он кивнул:

— Я хочу задать вопрос, который вам наверняка не понравится. Не кажется ли вам, что Элли также может быть плодом вашего воображения?