Джек Хиггинс - Он еще отомстит

— А вы как об этом узнали?

— Я как-то зашла к ней в комнату, чтобы занять пару чулок, и застала ее, когда она делала себе укол. Она просила меня никому не говорить об этом.

— А вы что сделали?

Моника Грей пожала плечами:

— Не мое дело, каким образом она ловит кайф. Конечно, чертовски стыдно, но я ничего не предприняла, чтобы помочь ей.

— Она католичка, — сказал Миллер. — Вы знали об этом?

Моника кивнула:

— Ходила в церковь почти каждый день.

— И все-таки она лишила себя жизни, предварительно сожгла все, чем владела, в топке центрального отопления, там, внизу, и оборвала ярлык с именем с платья, в котором утонула. И это только случай, что нам удалось проследить за ней столь далеко. Но представляется, что о ней никто ничего не знает. Вам не кажется это странным?

— Она вообще странная девочка. И никогда не делилась тем, что у нее на душе.

— Отец Райан думает, что Джоанна Мартин — не настоящее ее имя.

— Если и так, мне она не открывала своего секрета.

Миллер кивнул, повернулся и прошелся по комнате. И вдруг он остановился. Его внимание привлек лист бумаги на стене, испещренный набросками моделей. Некоторые рисунки сделаны пером и чернилами, другие — акварелью. Рисунки свидетельствовали о настоящем таланте их автора.

— Это ваши? — спросил он.

Моника Грей встала и подошла к нему:

— Да. Нравятся?

— Очень. Вы ходили в колледж искусств?

— Два года. Это прежде всего и заставило меня переехать сюда.

— И почему же вы оставили учебу?

Она грустно улыбнулась:

— Сорок фунтов стерлингов в неделю во «Фламинго» и кредит на одежду.

— Привлекательная альтернатива. Ну, не буду вас больше задерживать. — Миллер подошел к двери и оглянулся. — Только еще одно. Вы понимаете, что, если я не разыщу ее семью, я буду вынужден попросить вас сделать формальную идентификацию?

Она встала и, побледнев, глядела на него, а он закрыл дверь и начал спускаться по лестнице. Внизу на стене висел таксофон, а возле него стоял Брэди и набивал трубку.

Он быстро поднял голову и спросил:

— Что-нибудь хорошее?

— Думаю, что нет, но у меня предчувствие, что мы ее еще увидим.

— Я съездил в управление. Там сообщение для вас от Чака Лэзера. Он использовал фотографию, которую вы ему дали, и пришел с одним зарегистрированным наркоманом, продавшим ей пару таблеток у круглосуточной аптеки на Сити-сквер около полуночи. Если вы гарантируете, что не заберете его, он готов сделать заявление.

— Очень хорошо, — кивнул Миллер. — Вот и займитесь этим. Я подвезу вас к Корк-сквер, и вы пойдете к Чаку. А мне надо прежде всего позвонить.

— Что-нибудь особенное?

— Только догадка. Девушка любила рисовать, мы установили это. Другое — тот ярлычок с именем, который она оборвала с платья, распространен среди студентов. Я подозреваю, что здесь может быть связь.

Он отыскал нужный номер и поспешно набрал его. Почти сразу ответил женский голос:

— Колледж искусств.

— Пожалуйста, соедините меня с регистратурой.

После небольшой паузы приятный голос с шотландским акцентом произнес:

— Гендерсон слушает.

— Отдел по расследованию уголовных преступлений. Сержант Миллер. Я провожу следствие по поводу смерти девушки по имени Джоанна Мартин, и у меня есть веское основание проверить, не являлась ли она студенткой вашего колледжа в течение последних двух лет. У вас много времени займет такая справка?

— Не более тридцати секунд, сержант, — твердо ответил Гендерсон. — У нас самая совершенная система учета. — Через мгновение он сказал: — Сожалею, но студентки с таким именем не значится. Если хотите, я проверю более давние годы.

— Нет смысла, — ответил Миллер. — Судя по ее возрасту. — Он положил трубку и заметил, обращаясь к Брэди: — Еще одну возможность можем вычеркнуть.

— Ну а что теперь? — спросил тот.

— Я все думаю об идее отца Райана, что Джоанна Мартин — это не настоящее ее имя. Если так, то она может быть занесена в список пропавших людей под каким-то другим именем. Идите и поговорите с Чаком Лэзером, а я зайду в Армию спасения и посмотрю, не даст ли нам что-нибудь разговор с Мартой Броадриб.

Брэди ухмыльнулся:

— Только смотрите, не закончить бы вам боем в барабан по воскресеньям!

Но Миллер не имел сил улыбнуться в ответ, и когда он спускался по лестнице к машине, его лицо оставалось печальным и серьезным. В лучшие времена хороший сыщик действовал, ведомый инстинктом и серьезными фактами, а в этом случае было что-то нехорошее, гораздо более серьезное, чем виделось на поверхности вещей. Это ему подсказывали весь его опыт и тренировка.

Тесная контора в Армии спасения на Стоун-стрит была переполнена служащими. Полдюжины молодых людей и девушек старательно трудились, окруженные зелеными ящиками с папками, поставленными один на другой, чтобы сэкономить место.

— Я посмотрю, у себя ли майор, — сказал Миллеру озабоченно-важный молодой человек в блейзере и фланелевых брюках и скрылся в поисках Марты Броадриб.

Миллер прислонился к шкафу и ждал, ему показалась суетой деятельность этих людей. Он поднял упавший на пол лист с напечатанным на машинке текстом и быстро прочитал заголовок:

«Разыскиваем пропавших родственников в любой части света. Расследование и наведение справок проводятся строго конфиденциально. Согласительное бюро. Даем советы».

Главное препятствие в поисках пропавших людей с официальной точки зрения состояло в том, что до тех пор, пока не возникало подозрения в криминальном характере исчезновения, полиция ничего не могла сделать. Это создавало нелепое положение, когда основным специалистом в этой области становилась Армия спасения, которая вела порядка десяти тысяч дел в год как в Британии, так и вне ее. Их главная квартира располагалась в лондонском Бишопсгейте, откуда они руководили разбросанными по всей стране отделениями, такими же, как и это, в конторе на Стоун-стрит.

Молодой человек вышел из внутреннего кабинета, бережно поддерживая за плечи плачущую женщину средних лет в поношенном пальто. Он коротко молча кивнул, и Миллер прошел в кабинет.

Майор Марта Броадриб, ровно пяти футов росту, с ладной фигурой, обтянутой форменным платьем, излучала жизненную энергию. Тот, кто не знал, едва ли поверил бы, что ей уже шестьдесят. Ее голубые глаза казались огромными за стеклами очков в стальной оправе, а доброе лицо хранило выражение как у невинного ребенка. И все же эта женщина большую часть жизни проработала в миссиях в Китае и провела там три ужасных года одиночного заключения в коммунистическом концентрационном лагере.

Она быстро вышла ему навстречу с улыбкой искреннего расположения.