Фрэнк Тэллис - Комната спящих

Я рассказал Джейн о предложении Мейтленда, и она была очень за меня рада.

– Замечательная новость, – сказала Джейн, сжав мою руку.

Я объяснил, какие перспективы сулит статус соавтора, и был разочарован, когда Джейн даже не подумала, что все это значит для нее. Очень некрасиво с моей стороны, ведь следовало бы восхититься, насколько неэгоистична моя возлюбленная.

В это же время в наших разговорах стала все чаще всплывать одна очень важная тема: объявить ли коллегам, что у нас серьезные отношения? Кроме Лиллиан, никто о нашем романе не знал, но, кажется, у пары медсестер были подозрения, что между нами что-то происходит. К счастью, девушки молчали. Мне уже надоело скрываться. Как только начнем встречаться открыто, все сразу станет проще. Но Джейн моего энтузиазма не разделяла. Боялась, что скажут другие сестры, и особенно сестра Дженкинс. Я не думал, что возникнут какие-то проблемы, но Джейн отказалась наотрез, а принуждать ее мне не хотелось. И только потом я с опозданием понял, что у Джейн могут быть другие причины быть осторожной, самые простые и очевидные. Моральный облик мужчины и женщины оценивают по разным стандартам, и не учитывать этого было бы по меньшей мере наивно. Если о наших отношениях станет известно, найдутся те, кто будет гадать, как и при каких обстоятельствах происходили наши свидания. «Шашни» на рабочем месте у многих вызовут неодобрение. А когда дело касается женщины, бедняжку мгновенно объявляют распущенной.

Между тем фантазии о совместной жизни в Лондоне становились все более настойчивыми. Я даже начал высчитывать, как скоро их можно будет осуществить. Работа над учебником займет год-два, потом надо дождаться публикации, а еще через полгода можно будет устроиться в солидное учреждение, где ведется научная работа.

Когда я обнимал Джейн и она прижималась к моей груди, так и тянуло поделиться планами с ней, рассказать о нашем возможном будущем. Я даже начал представлять, как мы обставим хэмпстедскую квартиру – лампы в стиле ар-нуво, пушистый коврик у камина, ситцевый диван. Но я молчал. Боялся спугнуть ее.

«Слишком рано, – твердил я себе. – Не торопись. Еще успеешь».

Трудно объяснить, почему я боялся отказа. Джейн открыто и искренне демонстрировала свои чувства. Крепко сжимала меня в объятиях и повторила «люблю тебя» снова и снова, пока дыхание не перехватывало от нарастающего желания.

Ничего, рано или поздно я наберусь смелости и откроюсь ей. Вернее, так я тогда думал. Но оказалось, Джейн не суждено было услышать ни о роскошной квартире, ни о панорамном виде, ни о ситцевом диване.

«От миссис Матильды Мейсон

Лордшип-Роуд, 88

Сток-Ньюингтон

Лондон N16

2 июня 1955 года

Доктору Х. Мейтленду

Студия Би-би-си

Портленд-Плейс

Лондон W1

Дорогой доктор Мейтленд!

Простите, что навязываюсь и трачу ваше время. Я понимаю, вы занятой человек. Вам, наверное, много таких писем приходит. Если не ответите, я пойму. Вчера вечером слушала по радио программу с вашим участием «Что такое сумасшествие?». Вы рассказывали про новое лечение сном, и я хочу узнать, можно ли записать на такое лечение мою дочь Элизабет. Она уже много лет совсем плохая. Наш семейный врач, доктор Стотт, говорит, что у нее был психический срыв или что-то в этом роде, я точно не помню. Началось все, когда с ней случилась большая беда. Прямо в день свадьбы Лиззи бросил жених, сбежал, и с тех пор мы его больше не видели. Лиззи его очень любила и больше всего на свете хотела выйти замуж, завести семью. С утра до вечера только про будущих детишек и говорила. Свадебное платье Лиззи снимать отказалась. Несколько месяцев в нем ходила, прямо как та старуха в фильме с Джоном Миллсом и Джином Симмонсом, забыла, как называется. Платье уже от грязи черным стало, вот мы и решили его разрезать и снять, пока Лиззи спит. А она проснулась – так разъярилась, что всю комнату разнесла. Квартирный хозяин даже выгнать нас грозился, пришлось бабушкину серебряную брошку продать, чтобы за ремонт заплатить. Не знаю, почему Мик, жених Элизабет, со свадьбы сбежал. Дядя его говорит, он во время войны много натерпелся. Ну так мы все натерпелись. Не пойму, это-то тут при чем? Думаю, все он врет, и история тут самая обычная: другая увела, и дело с концом. Моя подруга Дорин говорит: наверное, сделал кому-то ребенка, вот и пришлось жениться.

Из дома Элизабет не выходит, боится. Пыталась на рынок на Ридли-Роуд с ней сходить, а она аж затряслась, заплакала и обратно домой побежала. Разговаривать с Лиззи бесполезно, все впустую. Будто не понимает, что ей говоришь. Иногда ведет себя будто ничего не случилось. Усаживает меня и начинает рассуждать про свадьбу, рассказывает, какое платье хочет. У меня прямо сердце кровью обливается, сижу и чуть не плачу.

Наш доктор вроде человек умный, но, честно говоря, Лиззи совсем не помог. Разговаривает с ней, уколы делает, а лучше не становится. Приходил специалист из больницы Хекни, прописал какие-то таблетки, но они тоже не действуют. Но я заметила – как Лиззи поспит, ей сразу лучше становится. Вот я и думаю: а что, если попробовать ее сном лечить?

Очень надеюсь, что до вас мое письмо дойдет. Когда вас представляли, сказали, что вы со многими больницами работаете, только я это место прослушала и названий не помню. Если можете вылечить Лиззи, пожалуйста, напишите и сообщите, как с вами встретиться. Муж мой, Джек, погиб в Нормандии, и с тех пор сама хворать начала. Похудела, сильно кашляю. Врач говорит, надо бросать курить, но какие еще радости у меня остались? Если со мной, не дай бог, что случится, не знаю, что с Лиззи будет.

Спасибо, что прочитали мое письмо.

Благослови вас Бог.

Близилось Рождество, и атмосфера в больнице царила оживленная. В воздухе чувствовалась если не радость, то, во всяком случае, предвкушение. Некоторые из сестер, и Джейн в их числе, собирались на праздники домой, и на смену прислали других медсестер из больницы Святого Томаса. Возникли непредвиденные осложнения, людей не хватало, и сестра Дженкинс ходила взвинченная. В конце концов пришлось смириться, что в Рождество придется обойтись сокращенным штатом.

Мейтленд приехал утром в четверг. Все утро провел, осматривая пациентов, поговорил с каждой медсестрой. Наговорил комплиментов, поздравил и вручил подарочные шоколадные конфеты от «Фортнам и Мейсон». Жест был милый, но не вполне бескорыстный – Мейтленд явно наслаждался ролью щедрого дарителя. В два меня вызвали к нему в кабинет, там мы выпили виски и угостились печеньем с корицей, испеченным миссис Хартли. Мейтленд сообщил, что на Рождество они с женой едут к друзьям в Норфолк. Записал фамилию, телефонный номер и велел звонить в случае чего. Мы чокнулись и выпили за Уилдерхоуп.