Юхан Теорин - Санкта-Психо

Все расходятся. Ян задерживается у стола:

— А насчет ночного происшествия сказали что-нибудь?

Мария-Луиза коротко и небрежно кивает, будто этот вопрос ее не особенно волнует:

— А как же. Пациент на принудительном лечении пытался бежать. Но ограду не перелезешь. Такое случается. Его, конечно, остановили, но принято решение повысить уровень безопасности…

— Это хорошо, — сказал Ян, хотя новость его отнюдь не обрадовала.

Звонит телефон. Ян выжидает несколько звонков, протискивается между сдвинутой мебелью и берет трубку.

Наверное, мать. Но нет. Молодой женский голос. Ян не сразу узнал Ханну Аронссон.

— Слышал насчет ночной смены?

Она что, с луны свалилась? А, да… у нее сегодня выходной.

— Конечно. А ты откуда знаешь?

— Лилиан звонила.

— Значит, вечером мы с тобой больше не поработаем.

Ян знает — она поняла, о чем он.

Ханна отвечает не сразу:

— Можешь зайти ко мне сегодня вечером? Ненадолго? Переулок Веллмана, пять.

— Конечно… а что случилось?

— Хочу вернуть твои книги. И немного поговорить.

Ян кладет трубку. Может быть, у него появился новый друг? Как Рами пятнадцать лет назад?

Ханна живет в новом кирпичном доме рядом с площадью. Дверь открывается мгновенно, точно она ждала звонка.

Бело-розовые обои, нигде ни пылинки.

— Привет. Заходи, — говорит она без улыбки и уходит в кухню.

Ян, немного растерявшись, остается в гостиной.

Рассматривает книжную полку. Своеобразная библиотека — почти сплошь книги о преступлениях и преступниках. «Самые чудовищные убийства в истории», «Монстры среди нас», «Чарльз Мэнсон с его собственных слов», «Признания Теда Банди», «Серийные убийцы — психология насилия».

Целая полка книг об убийствах и убийцах. И ни одной, скажем, про святую Патрицию или других святых… но такие книги, кажется, уже никто не пишет.

— Ты идешь? — Голос Ханны из кухни.

— Да, да…

Она стоит и заваривает чай. Кухня маленькая, но такая же идеально чистая, у плиты стопка белых маленьких полотенец. На столе — четыре книги, их Ян узнал сразу: «Сто рук принцессы», «Зверомастер», «Ведьмина болезнь» и «Вивека в каменном доме».

— Спасибо, что дал почитать.

— А ты прочитала?

— Конечно… довольно жестокие истории. Например, когда принцесса получает руки бродяги, чтобы задушить этих грабителей… Это ведь не станешь читать детям? Или как?

Пожалуй, она права…

— Не хуже, чем твои книжки, — улыбается он.

— Какие — мои?

— Вон те, на полке. Про убийства.

Она отводит взгляд:

— Я еще не все прочитала… но с тех пор, как я познакомилась с Иваном, мне хочется узнать больше. А книг таких — не перечесть.

— Людей привлекает зло… — Он помолчал. — А ты знаешь, что не ты одна пишешь Рёсселю?

— Нет. — Она насторожилась и посмотрела на Яна с новым интересом. — А откуда ты знаешь?

— Сам видел.

— От женщин?

— В основном — да.

— Любовные письма?

— Может быть… скорее всего. Я не читал.

Еще не хватало признаться, что он вскрывает письма.

На столе, кроме тоненьких рукописных книг Марии Бланкер, лежит и толстая стопка распечатанных на принтере листов.

— Я хотела тебе показать вот это… — Она пробегает пальцами по бумаге. — Иван передал свою рукопись.

— Когда он приходил в «Полянку»?

— Он не приходил, — энергично трясет головой Ханна. — Это был не он. Вообще не из больницы.

— А кто?

— Этого я не могу сказать.

И не скажет, думает Ян и смотрит на титульный лист. «МОЯ ПРАВДА». Имени автора нет, но он уже знает, кто написал эту книгу.

— Мемуары Рёсселя, — задумчиво говорит он.

— Это не мемуары, — быстро возражает Ханна, сверкнув на Яна глазами, — я как раз сейчас читаю… это скорее гипотеза. Версия.

— Версия? Как произошло то или другое убийство?

Она молча кивает, разливает заварившийся чай, и они присаживаются к столу. Ханна все время косится на рукопись.

— Ты в него влюблена?

Она поднимает голову и отрицательно качает головой.

— А в чем тогда дело?

Она не отвечает. Наклоняется к нему и смотрит, не отрываясь, ясными голубыми глазами. Долго. Оценивает, что ли?

Хочет целоваться, решает Ян.

Как раз такой случай, когда люди переходят к поцелуям. Но в эту секунду Ян вспоминает губы Рами в Юпсике, и обаяние момента пропадает.

Не об этом надо думать. О подготовилке. О детях.

— Меня беспокоит Лео, — говорит он.

— Какой Лео?

— Лео Лундберг. В «Полянке».

— А…

— Я пытался с ним разговаривать. Пытался как-то сблизиться. Но это очень трудно. Ему плохо, и я не знаю, как ему помочь.

— Помочь в чем?

— Забыть все, что он видел.

— А что он видел?

Ян замолкает. Ему почему-то очень тяжело об этом говорить. Но, в конце концов, он сам начал этот разговор.

— Думаю, его отец убил мать на глазах у Лео.

Ханна с изумлением уставилась на него:

— А ты говорил с Марией-Луизой?

— Немного… но она не заинтересовалась.

— Потому что ничего не может с этим сделать. И ты не можешь. Чужие раны не залечишь.

Ян вздыхает:

— Залечишь, не залечишь… Я просто хочу, чтобы он был, как другие дети. Чтобы ему было хорошо, чтобы он знал, что в мире полным-полно любви…

Он осекается. Что за смехотворная выспренность… полным-полно любви. Как же, мир прямо лопается от любви.

— Может быть, ты в какой-то степени хочешь замолить грех… я имею в виду того мальчика?

— Какого «того мальчика»?

— Которого ты потерял в лесу?

Ян опускает глаза. Почему-то он чувствует необходимость во всем ей признаться.

— Дело было не совсем так, — тихо, почти неслышно произносит он. — Я его не терял.

— Ты же сказал…

— Нет. Не терял. Я оставил его в лесу.

Она смотрит, ни слова не говоря, и Ян быстро продолжает:

— Ненадолго… и в полной безопасности.

— Зачем?

— Своего рода месть… — вздыхает Ян. — Месть его родителям. Матери. Я хотел заставить ее сходить с ума. Думал, знаю, что делаю, но…

Он замолкает.

— И что, — тихо спрашивает Ханна, — стало лучше?

— Не знаю… нет, не думаю. Стараюсь не вспоминать эту историю.

— А сейчас ты бы тоже так поступил?

Ян смотрит на нее и отрицательно качает головой:

— Я не могу навредить ребенку.

— Я тебе верю.

Эти голубые глаза… Он не понимает Ханну. Совсем не понимает. Надо было бы остаться, поговорить… узнать, что она думает о нем. О нем и о Рёсселе.

Он встает:

— Спасибо за чай, Ханна. Увидимся на работе.

И выходит в ночной холод. В рюкзаке у него книги Рами. Идет прямо домой, никуда не сворачивая.

Концерт, закончившийся поцелуем и дракой, должен был состояться в общем зале Юпсика, там, где стоял телевизор.

Велели собраться в семь часов, но к назначенному сроку появились всего три человека. Та самая черноволосая женщина, которая напоминала Рами о времени психотерапевтического сеанса. Психобалаболка, как ее назвала Рами. И санитар Йорген с маленькой застенчивой голубоглазой практиканткой. Ян никогда не видел, как она с кем-то разговаривает. Почти такая же стеснительная, как и сам Ян.