Юхан Теорин - Санкта-Психо

— Вот как? — Хёгсмед уставился на нее пронзительным взглядом. — Когда это было?

— Когда — я точно не знаю… в каком-то детском саду, где он работал. Много лет назад.

Мария-Луиза тоже смотрит на нее. Неодобрительно — мало сказать.

— И ты мне ничего не сказала, Ханна?

— Я знаю, что должна была… Но я думала… я решила, что это просто-напросто глупая шутка. Ян же казался таким надежным, правда? И дети его обожали…

Хёгсмед прокашлялся.

— Собственно, я не должен этого говорить… но полиция была у него дома в выходные. Сделали много довольно сомнительных… я бы даже сказал, подозрительных находок. В частности, он рисовал комиксы… длинная серия комиксов со всякими ужасами, весьма и весьма насильственного содержания. Если отшелушить детали, речь, можно сказать, идет о навязчивой идее мести… Еще одна интересная деталь: один из соседей Хаугера когда-то работал в Санкта-Патриции, и Ян неоднократно расспрашивал его о возможностях побега.

Молчание. Ханна опускает голову.

— Бедный Ян, — тихо произносит она и добавляет, заметив, что все уставились на нее: — Я имею в виду… надо было ему как-то помочь. Мы все должны были быть более внимательны к его духовной жизни.

— Антисоциальные идеи очень трудно обнаружить, — утешает ее доктор Хёгсмед. — Диагноз подчас не под силу даже опытному специалисту.

И опять молчание. Долгое, ничем не прерываемое молчание.

— Ну вот… — говорит Хёгсмед, перелистав свои бумаги. — Вот и все, что я хотел вам сказать.

— Большое спасибо, доктор, — проникновенно произносит Мария-Луиза, сжимает руки на груди и улыбается Андреасу и Ханне. — Конечно, у всех есть вопросы, но мы займемся этим позже. Скоро начнут приводить детей.

Ханна быстро встает. Конечно, пора браться за работу. Все должны видеть, что происшедшее касается ее очень и очень опосредованно. Для нее это — обычный рабочий день.

И что? И в самом деле — обычный рабочий день в начале долгой, долгой зимы. Не считая того, что Ивана и Яна нет, а Лилиан на больничном.

Хлопает входная дверь.

Дети, думает она, надо срочно надевать маску доброй, обожающей детей, все понимающей воспитательницы.

И в самом деле, это Жозефин. На ней толстый темно-зеленый зимний комбинезон. За ее спиной возникают приемные родители. Девочка широко улыбается Ханне, теперь у нее выпал и второй передний зуб.

— Снег идет! — радостно кричит она.

— Разве? — Ханна выглядывает в окно — крупные, как мотыльки, хлопья медленно опускаются на землю. На улице — минус. Есть надежда, что снег останется лежать.

— Вот и замечательно. — Она улыбается в ответ. — Придут остальные, и мы пойдем играть в снегу. Будем делать снежных ангелов. А пока раздевайся.

Жозефин быстро снимает комбинезон и исчезает в игровой.

Можно расслабиться.

— Извините, — слышит она голос за спиной. — Вам не попадались здесь детские книги… такие, знаете, не типографские… сделанные от руки?

Ханна резко поворачивается:

— Простите?

Вопрос задала приемная мама Жозефин. Или опекунша, можно и так назвать. Женщина лет тридцати в серой шерстяной шапочке и узких черных очках.

Ханна почти никогда с ней не встречалась — Жозефин обычно приводил и забирал пожилой мужчина.

— Летом я оставила здесь несколько таких книг… Собственно, четыре штуки. Я написала их для старшей сестры, но ей не разрешили их взять.

Ханна прекрасно знает, о чем она говорит. Те самые книжки с картинками, что ей давал Ян. Но она качает головой:

— Понятия не имею… Но, пожалуйста, вы можете поискать. Может, они где-то здесь.

— Правда?

— Конечно. Проходите.

Женщина снимает зимнюю обувь и расстегивает куртку.

Ханна наблюдает:

— Вас зовут Алис Рами?

Женщина выпрямляется и кивает, но вид у нее настороженный. Смотрит прямо в глаза:

— Откуда вы это знаете?

— Я слышала о вас.

— Вот как? — не особенно приветливо спрашивает она, но Ханна все равно продолжает:

— Да… вы ведь музыкант?

— Была когда-то… много лет назад.

— И что случилось?

Рами вздыхает:

— Много чего… Моя сестра заболела. Ей становилось все хуже и хуже, да и я чувствовала себя не особенно… Так что с музыкой пришлось покончить.

Все понятно. Она говорит о своей старшей сестре, Марии Бланкер.

— Но она… ваша сестра то есть… получает необходимое лечение?

Господи, что за формулировка…

Алис Рами кивает, и Ханне очень хочется узнать, за что ее сестру поместили в Санкта-Психо. Но вместо этого она спрашивает:

— Вы надеетесь, она скоро выпишется?

— Да… Мы надеемся. Ради Жозефин.

— Замечательно… Я знаю, как это — ждать кого-то.

— Вы тоже ждете?

Ханна задумчиво покачала головой:

— Нет… уже нет. Раньше ждала. Ждала одного мужчину… замечательного по-своему человека.

Они замолчали. Из кухни послышались голоса, и на пороге появились Мария-Луиза и доктор Хёгсмед. Хёгсмед спрашивает что-то о личном шкафчике.

— Да, был… у него был личный шкаф. Он заперт, конечно, но у нас есть резервный ключ.

Ханна переводит взгляд на Рами. Вот она… женщина, которая снилась Яну Хаугеру всю осень. Он отчаянно искал ее — но не там. А она была совсем близко. Ну не ирония ли судьбы?

И так и не нашел. Ему так и не удалось получить ответы, но, может быть, Ханне стоит попробовать? Лилиан… вряд ли ей удастся восстановить дружбу с Лилиан. Почему бы не попробовать с Рами? Ей сейчас очень одиноко. Иван погиб, и она чувствовала себя заброшенной и никому не нужной.

— Пойдемте. Давайте искать книги вместе.

За спиной какой-то шум.

Мария-Луиза открыла шкафчик Яна. Он был так набит, что какие-то вещи вывалились на пол. Дождевик, велосипедный насос и несколько книг.

Ханне вовсе не хочется смотреть на его личные вещи. Она поворачивается к Рами:

— Можем поискать в ящиках с книгами…

Но та вроде ее и не слушает. Она смотрит на что-то, не отрывая глаз:

— Вот же они…

Рами права — книги лежат на полу под шкафом Яна. Ханна прекрасно их знает. «Зверомастер», «Ведьмина болезнь», «Вивека в каменном доме» и «Сто рук принцессы».

Четыре сказки об одиночестве.

Ханна хочет остановить Рами, но куда там… Та быстрым шагом подходит к шкафчику, втискивается между Марией-Луизой и Хёгсмедом, подбирает книги с пола и начинает листать.

— Кто-то в них рисовал… смотрите! Вы не знаете кто?

Она поднимает глаза на Ханну, но та молчит. Перед глазами у нее лицо Яна Хаугера.

На полу осталась еще одна книга. Ханна не видела ее раньше — она лежала под остальными.

Старая черная тетрадь с фотографией на обложке: с больничной койки прямо в камеру смотрит светловолосый мальчик.

Рами встает, не отводя взгляда от фотографии:

— И этот снимок я знаю… Я сама его сделала. Очень, очень давно… много лет назад. — Открывает тетрадь и читает имя: — Ян Хаугер. Он здесь работает?