Тони О'Делл - Темные дороги

Она выбрасывала из себя по одному слову. Помедлила, словно смотрела, какая пришла карта, и добавила:

– В грязи.

И еще немного погодя:

– У воды.

И наконец:

– Это ужасно.

– Все хорошо, – повторил я.

– Попросту я… – Она не закончила. – Ты мог подумать обо мне бог знает что.

– Что именно?

– Перестань, Харли. Я замужем. У меня двое детей. – В ее словах был такой трепет, словно она говорила о суровых медицинских противопоказаниях. – Еще примешь меня за жалкую домохозяйку, которая от скуки совращает мальчиков.

СОВРАЩАЕТ. Неоновые буквы одна за другой зажглись передо мной на крышке багажника. Я секунду смотрел на слово, которое они составили, мигнул – и все пропало.

– И я значительно старше тебя. Знаешь, сколько мне лет?

– Двадцать восемь?

– Тридцать три, – сказала она просто.

Да, она была не из тех бабенок, которые млеют, если мужик им скажет, что они выглядят куда моложе своих лет. Терпеть этого не могу.

– По мнению Эмбер, тебе за тридцать, – произнес я.

Она подняла брови:

– Серьезно?

– Не хочу тебя задеть, – сказал я, чтобы не говорить больше про Эмбер, – но про твои анкетные данные, типа замужем, не замужем, число детей и год рождения, я и думать забыл.

– Что же тогда занимает твои мысли?

– Ты правда хочешь узнать?

– Да.

Зак в машине захныкал.

– Твой зад, главным образом.

– Мой зад? – Губы ее сами сложились в улыбку. – И часто ты о нем думаешь?

– Что такое «часто»?

– Раз в день.

– Да.

Машина затряслась. За стеклом в салоне замелькали детские ручки-ножки и плюшевые игрушки.

– Послушай, Харли, – торопливо произнесла она, – сейчас нет времени говорить обо всем этом.

Мне надо отвезти этих двух спиногрызов домой и уложить в постель, а тебе наверняка пора возвращаться на рабочее место.

– Ну да.

– Если хочешь, можешь заехать после работы. Брэда нет в городе, а я ложусь довольно поздно.

– Конечно.

Лицо у нее сделалось радостное и немного обалделое.

– Договорились. – Улыбка на прощание. – До скорой встречи.

«До встречи», – эхом загудело у меня в голове. Ноги точно прилипли к асфальту. Пока ее машина не выехала со стоянки, я не двинулся с места. Только бы она не разглядела в зеркало заднего вида моих выпученных глаз. По мне словно прошлись в первый раз металлодетектором.

Я отправился прямо к ней. Мне и в голову не пришло зайти сперва домой, переодеться, почистить зубы или там собрать ей букет из маминых нарциссов. Я так и остался в голубой рубашке «Шопрайт», папашиной куртке и бейсболке «Реди-Микс».

Впрочем, я по-своему подготовился. Книга по искусству лежала у меня в машине, и прежде, чем тронуться с места, я просмотрел еще пару картин в свете фонарей, на стоянке. Голова у меня теперь была набита выражениями типа «страстный мазок», «смелая композиция» и «непринужденная живая линия с плавными переходами».

Она открыла дверь. Улыбка на лице, майка на лямках и приспущенные штаны, завязанные в поясе шнурком. Каталог женского белья обозвал бы этот наряд «комплектом для отдыха».

– Привет, Харли, – сказала она. – Заходи.

Пол в дверях был из точно таких же полированных камней, что и на кухне. Деревянные панели на стенах покрыты золотистым лаком. На вешалке висели ранец Эсме, зонтик с птичкой Твити, две маленькие курточки, дамская сумочка и мужская фланелевая рубашка.

– Не хочешь снять куртку?

– Нет, – сказал я. – Да.

Она повесила мою куртку рядом с мужской рубашкой. Бейсболку я тоже снял. Взъерошил волосы. Хорошо бы взглянуть на себя в зеркало. Впрочем, прическа ее, думаю, не волнует. Иначе дело у нас никогда не зашло бы так далеко.

Она повернулась, прошла в глубь дома. Спросила через плечо:

– Пиво будешь?

– Конечно.

Ее босые ноги шлепали по каменному полу. Я шел за ней, нервно озираясь, ожидая в любой момент подвоха. Вот сейчас из спальни выскочит муж с ружьем. Или я наткнусь на холодильник, полный расчлененных тел юношей, которых она СОВРАТИЛА и решила до поры до времени не выбрасывать. Если она только попробует опять засунуть руку мне в трусы, я с криком брошусь наутек.

Она нагнулась над открытым холодильником. Судя по тому, как штаны облегали ее тело, нижнего белья под ними не было.

Все во мне напряглось. Не только член. Если бы меня увидел Фрэнсис Бэкон, он бы намалевал меня с торчащей палкой и лиловой рожей и назвал бы картину «Изумленный мальчик с эрекцией».

– Вот.

Она протянула мне бутылку пива. Еще одну бутылку взяла себе. В ее дыхании я уловил и кое-что покрепче пива. То есть чтобы встретиться со мной еще раз, ей понадобился допинг. Тем лучше. Хотя кто знает.

Бутылка у меня никак не открывалась. Она хихикнула. Похоже, хорошо хлебнула. Протянула мне золотую открывашку в форме оленя. Отростки его рогов обхватывали пробку.

– Отличная штука, – похвалил я оленя и поежился от собственных слов.

– Спасибо. Это вещь моего деда.

Повезло. Думал, глупость сморозил, а оказалось, олень нравится ей самой.

– Ты так и не сказал мне, что такое с тобой стряслось в субботу ночью. – Она отхлебнула из бутылки. – Я за тебя беспокоилась. Ты был такой расстроенный, и губа разбита.

– Я упал.

– Упал?

– Ага.

– Значит, дома все хорошо?

– Ага.

Я сидел у нее в кухне за стойкой, смотрел на золотого оленя и думал о своем дедушке. И об отце. О том, как он профукал свою жизнь. Если бы он был искренним с самим собой, какой бы у него получился ИТОГ Что-то ведь ему удалось. А что-то – нет.

– Нет, – внезапно вырвалось у меня. Лицо налилось краской. – Дома все нехорошо. Неблагополучно дома.

В ее взгляде была жалость, любопытство, может быть, даже забота. Я не сразу понял, что еще. Никогда не приходилось сталкиваться с уважением.

– Я могу как-то помочь? – спросила она.

– Трахни меня еще раз.

Рыдания стиснули мне горло, слова давались с трудом. Ее силуэт расплылся передо мной за завесой из слез. Я вытер их тыльной стороной ладони. Она мягко взяла меня за руку и прижала ее к своей шее, будто хотела, чтобы я ее задушил.

Мой большой палец оказался на черной родинке в ямке шеи. Пальцы Келли скользнули мне под рубашку, губы слились с моими. Под тяжестью ее тела я выронил пиво.

Осколки бутылки разлетелись по всей кухне, пиво залило каменный пол. Я невольно отшатнулся и закрыл лицо руками. Сейчас меня побьют, а спрятаться негде. Да у меня никогда и духа-то не хватало встретить наказание по-мужски.

Мисти – другое дело. Она лишь закрывала глаза и вздергивала голову, будто ждала поцелуя. Меня восхищала ее отвага. Папаша уволакивал сестру в ее комнату и захлопывал за собой дверь. Ни плача, ни вскрика я не слышал никогда.

– Прошу прощения, – выдавил я.