Эндрю Пайпер - Демонолог

– Прости меня, – говорит моя подруга. – Но мне необходимо было задать этот вопрос, понимаешь? Просто чтобы убрать все сомнения.

– Извиняться нет необходимости.

– Тут многое требуется переварить, чтобы разобраться.

– Понял. Только вот что, О’Брайен…

– Да?

– Не звони этим ребятам в белых халатах, чтоб они меня забрали. Я знаю, как все это звучит. Да, это чистое безумие. Но не пытайся меня остановить.

Это нелегкое решение для нее, о чем нетрудно догадаться по тому, сколько времени ей требуется, чтобы просчитать все риски, если она даст такое обещание, осознать ответственность, которую она берет на себя. А вдруг со мной случится нечто плохое? Или, как мне сейчас приходит в голову, если я сделаю нечто плохое кому-то еще?

– Хорошо, – говорит Элейн в конечном итоге. – Но ты непременно мне позвонишь. Понятно?

– Позвоню.

Она, конечно, хочет узнать больше, но новых вопросов не задает. Это дает мне шанс спросить ее, как она себя чувствует, что говорят врачи и нет ли у нее каких-нибудь недомоганий. «Ничего особенного, разве только легкая тошнота по утрам», – сообщает она. А в остальном у нее все хорошо.

– И вообще, плевать на этих врачей, – говорит моя коллега. – Они выдали мне достаточно рецептов на опиаты, их хватило бы, чтобы целый месяц развлекать добрую дюжину пациентов какого-нибудь реабилитационного центра. Врачи со мной уже покончили. А я покончила с ними.

Хорошо зная О’Брайен, я понимаю, что это сказано на полном серьезе. Она сама справится со своими болячками, и когда наступит время, когда придет ее смертный час, она встретит его с достоинством и даже с пренебрежением. И все же, когда эта женщина говорит о своей онкологии, за ее словами хорошо чувствуется зазубренное острие злости. Со мной все точно так же. Мы оба решили, что будем злиться на тех невидимых воров, что сумели проникнуть в наши жизни.

– Я скоро снова двинусь в путь, – говорю я, когда чувствую, что моя собеседница больше не хочет обсуждать эту тему.

– Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

– Даже если ты считаешь, что это мираж.

– Миражи имеют тенденцию иногда оборачиваться реальностью. И в пустыне иногда вдруг обнаруживается вода.

– Я тебя люблю, О’Брайен.

– Скажи мне что-нибудь новенькое, чего я еще не знаю, – говорит она и вешает трубку.

Я въезжаю в «железный пояс» Пенсильвании, и федеральное шоссе уютненько встраивается в улицы пригородов, где повсюду торчат чугунолитейные и сталеплавильные заводы, окруженные выцветшими билбордами, рекламирующими их как «ОТЛИЧНОЕ МЕСТО ДЛЯ ПРОЖИВАНИЯ!» и обещающими, что «ЕСЛИ ОСТАНОВИШЬСЯ У НАС, НЕ ПОЖАЛЕЕШЬ!». Но я не останавливаюсь. Продолжаю катить дальше, а уже ранний вечер, и солнце сонливо уходит и прячется за дымовыми трубами и рядами деревьев.

В какой-то момент на приборный щиток вдруг садится божья коровка. Окна в машине закрыты, и раньше я ее тут не замечал. И тем не менее вот она, сидит и смотрит на меня.

Это заставляет меня задуматься – как и все другое теперь – о Тэсс. Воспоминания, которые удивляют своими внезапно открывающимися возможностями переосмыслить прошлое. То, что эти воспоминания говорят о ней. О нас. Те вещи и события, что она могла видеть почти с самого начала, даже тогда, когда я оттачивал свою слепоту по отношению к ним.

Однажды, вскоре после того, как ей исполнилось пять лет, Тэсс попросила меня оставить прикроватную лампу включенной, когда я укладывал ее в постель. До этого она никогда не выказывала страха перед темнотой. Когда я спросил ее об этом, дочь покачала головой с разочарованным выражением на мордашке – «ничего-то-ты-не-понимаешь-папочка».

– Я вовсе не темноты боюсь, – поправила она меня. – А того, что в темноте.

– О’кей. И что же там, в темноте, тебя пугает?

– Сегодня? – Моя малышка подумала над этим. Закрыла глаза, словно собирая воедино свои видения. И тут же открыла их, когда придумала ответ. – Сегодня это божья коровка.

Не призраки. Не То, Что Сидит Под Кроватью. И даже не пауки или червяки . Божья коровка! Я пытался как-то замять этот разговор, но дочка все равно поймала меня на том, что я смеюсь.

– Что тут смешного?

– Ничего, моя милая. Просто… божья коровка? Они же такие маленькие! И не кусаются. Это же просто милые мелкие насекомые.

Тэсс поглядела на меня таким напряженным взглядом, что улыбка тут же сошла с моего лица.

– Дело совсем не в том, как что-то выглядит , совсем не это делает их плохими, – заявила она.

Я убедил ее, что никаких божьих коровок – ни плохих, ни хороших – в квартире нет. Тогда была середина зимы. Не говоря уже о том, что я ни разу не видел ни одной божьей коровки за все время, что мы там жили, да и вообще во всем Манхэттене их ни разу не видел, коль на то пошло.

– Ты ошибаешься, папочка, – ответила на это дочь.

– Да? Почему ты так в этом уверена?

Она подтянула простыню под самый подбородок и посмотрела в направлении прикроватной тумбочки. Когда я проследил за ее взглядом, то увидел на крышке тумбочки одну-единственную божью коровку. Секунду назад ее там не было.

Решив, что это какая-то игрушечная штучка или просто сухая личинка какого-то насекомого, обнаруженная под ковром, а затем хитренько и ловко подложенная на видное место рукой Тэсс, я нагнулся, чтобы получше ее рассмотреть. Когда мой нос оказался всего в паре дюймов от жучка, он развернулся головкой ко мне. И приподнял свои жесткие верхние крылышки, проверяя нижние.

– Монстры иногда бывают настоящие, – сообщила мне Тэсс, отворачиваясь к стене и оставляя меня наедине с божьей коровкой, которая продолжала пялиться на меня. – Даже если они не выглядят как монстры.

Когда «Мустанг» начинает дергаться и взбрыкивать, я, внезапно очнувшись, обнаруживаю, что съехал на посыпанную гравием обочину. И понимаю, что пришло время поискать подходящее местечко, где можно переночевать. В ближайшем городке? Это Милтон. Население 6650 человек. Еще один знак. Или просто совпадение. Я слишком устал, чтобы прийти к какому-то заключению.

А вот и гостиница – «Хэмптон инн», почти рядом с магистралью («КОНТИНЕНТ. ЗАВТР. БЕСПЛ.! КАБ. ТВ!»). Я заезжаю, регистрируюсь, покупаю полдюжины пива и бургеры и ужинаю у себя в номере, задернув шторы. Снаружи шумит и зевает федеральное шоссе. Телевизионная реклама лезет в уши сквозь стены.

Когда Тэсс была маленькой, одной из игр, в которые мы играли вместе, была «Горячо-холодно». Она выбирала какой-нибудь предмет и шепотом сообщала Дайане, какой именно – свою игрушечную собачку, соковыжималку с кухни и так далее, – а я должен был искать эту вещь, руководствуясь только указаниями дочери «холодно!» или «теплее!». Иногда этим спрятанным предметом была она сама. И я подбирался к ней, вытянув вперед руки, ощупывая воздух, как слепец. Теплее! Тепле-е-е-е-е! Горячо! Очень горячо! Наградой мне был ее довольный смех и похлопывание по спине, когда я безжалостно щекотал попавшуюся мне наконец жертву.