Эндрю Пайпер - Демонолог

– А ты, что ли, решил, что причина в том, что ты такой умный?

Официантка останавливается рядом, чтобы подлить кофе в наши чашки. Это занимает у нее на пару секунд больше времени, чем должно бы. И она успевает хорошенько меня рассмотреть. Не наемника, который сидит за моим столом, а внезапно вспотевшего, дрожащего как осенний лист меня.

– У нас с тобой, возможно, разные цели, – снова начинает Преследователь, как только официантка уходит. – И тем не менее если ты забудешь об этом, если простишь некоторые предпринятые нами меры, то окажется, что мы оба на той стороне, которая стремится к добрым целям. Вот так, Дэвид.

– Но ты не можешь вернуть мне мою дочь.

– А ты думаешь, он может?

– Он?

– Он. Она. Оно. Они. Лично я всегда думаю о дьяволе в мужском роде. А ты?

– А какое отношение ко всему этому имеет дьявол?

– Самое непосредственное. Он – причина того, что ты оказался здесь и раскатываешь по этим равнинам. И того, почему так упорно держишься за вещь, которую я хочу получить. Почему Тэсс больше не рядом с тобой.

Вот это удар. Смятение и головокружение такие, что мне приходится ухватиться за край стола, чтобы не упасть со стула. Кажется, я слишком много болтаю. И слишком много слушаю этого типа. Безымянному это не нравится.

– Он… – начинаю я и замолкаю.

– Давай, давай, профессор, говори.

– Он похитил мою дочь.

– Может быть. – Джордж Бэрон пожимает плечами. – Если он это сделал, ты никогда не получишь ее обратно.

– Мне необходимо поговорить с ним.

– Он лжец , Дэвид! Дьявол всегда лжет ! Ему что-то от тебя нужно. И сейчас, вот прямо сейчас, что бы ты ни делал, ты уже на полпути к тому, чтобы отдать ему это.

– Это тебе что-то от меня нужно.

– Да. Но, возможно, я могу тебе помочь.

– Можешь вернуть мне дочь?

– Нет.

– Значит, ты не можешь мне помочь.

Я встаю из-за стола. И с каждым дюймом, на который увеличивается расстояние между мной и Преследователем, я все больше вновь обретаю равновесие. Что он теперь сможет мне сделать? Остановит меня прямо здесь, в толпе посетителей, заполнившей «Харвест энд Грилл?»

Именно это он и делает.

Его рука хватает меня за плечо, когда я толчком распахиваю дверь. Меня наполовину разворачивает на месте. Бэрон оказывается так близко, что его губы тыкаются мне в ухо.

– Я все нынешнее утро вел себя как джентльмен, – говорит он, и его пальцы впиваются мне в плечо, хватаются за бицепс и выкручивают его. – Но когда раздастся зов, для меня это не будет иметь никакого значения. Понимаешь?

Он выпускает меня за мгновение до того, как раздается мой крик боли, и отталкивает меня в сторону, чтобы выйти первым.

Путь к «Мустангу» я проделал, низко опустив голову, поэтому собаку заметил только тогда, когда уже достал ключи от машины и открыл водительскую дверцу. Ее тело лежало на капоте. На передние фары стекал густой поток крови. Глаза ее были открыты, уши по-прежнему стояли торчком.

«Я, черт побери, готов сделать все, что угодно!»

Я подсунул под нее ладони, поднял мертвое тело и опустил его на землю, отчего весь перемазался кровью. Теплая, как вода в ванне, собачья кровь осталась у меня на щеках и на шее.

Некоторое время я раздумываю, не засунуть ли мне убитую дворнягу в багажник и не поехать ли в хозяйственный магазин за лопатой, чтобы потом выкопать где-нибудь яму и похоронить собаку. Но в конечном итоге я оставляю ее лежать там, где она лежит, прижавшись к бортовому камню, глядя пустыми, безжизненными глазами на солнце.

«Сколько у меня осталось времени?»

«Немного, как я полагаю».

Сев за руль, я тоже бросаю взгляд на солнце. Оно жжет.

Я еду обратно в мотель и присаживаюсь на край кровати, раздумывая, что я, черт меня возьми, тут делаю. Нет, это не совсем так: я знаю, зачем я здесь оказался, чем я тут занимаюсь, но не знаю, как мне это сделать. В том маловероятном случае, если я прав и действительно гонюсь через американские просторы за реальным демоном, каким способом, по моему мнению, мне удастся его поймать? У меня в распоряжении нет святой воды или распятия, нет золотого кинжала с печатями, подтверждающими санкцию Рима. Я учитель с просроченным билетом в спортзал. Не дотягиваю до архангела Михаила, громогласно бросающего вызов с небес.

И все же Преследователь прав. Демон, за которым я гонюсь, кажется, и впрямь заинтересовался мной. Он даже пошел на такие труды, что принял человеческий облик, чтобы перекинуться со мной несколькими словами – совсем недавно, в виде той девицы, что залезла мне в промежность. Поэма Милтона содержит предупреждение насчет именно такого.

Духи всякий пол

Принять способны. Или оба вместе.

Ну и какое послание несла та Грязная Тряпичная Кукла? Что мне еще предстоит уверовать? Не только мозгами, но и всем телом.

И Слово стало плотию, и обитало с нами… [31]

Слово Евангелий, рассказ о Боге и о Сыне Божием. Но также рассказ об искушении, грехе, препятствиях на пути, о демонах. Что, если все это не просто какая-то аллюзия, не намек, но буквальная, настоящая история, рассказ участников вполне реальных событий, имевших место давным-давно, но продолжающихся и поныне, дотянувшихся до нашего времени?

Несомненно, теперь, после всего, что я видел, я буду вынужден согласиться с тем, что это вполне возможно. Мне придется вообразить, что все слова и истории, которые я изучал, материальны, что они существуют, живут в этом мире. Как будто это вовсе не истории.

А теперь ты должен верить здесь и сейчас.

Судьба. Фактор, который определяет, где и когда в древних трудах, которые я изучаю и преподаю, кончается личность персонажа, хотя этот фактор, как предполагается, современную его сущность оставляет нетронутой. Но что, если современные предположения не соответствуют истине? Что, если эта охота на демона и есть моя судьба с тех самых пор, как учеба подняла меня над этим бирюзовым миром, из которого я вышел, и дала мне свободу, позволив вести интеллектуальную жизнь?

Это, несомненно, правда: когда я поступил в университет, больше всего меня поразило богатство предоставленного мне выбора – даже больше, чем обилие деток богатеньких родителей и прелестных первокурсниц. Моим призванием была литература, и я это отлично понимал. Но какую из ее многочисленных сфер следует выбрать? В какой из ее тоннелей спуститься? У меня были короткие периоды флирта с Диккенсом, потом с Джеймсом, потом с романтиками. Но в конце концов, к моему собственному атеистическому удивлению, первое место в моих изысканиях непререкаемо заняла Библия. А вскоре после нее – Милтон. Его белый стих, который, кажется, пытался защитить незащитимое. Поэма, которая после первого прочтения заставила меня плакать от осознания того, как негодяй пытается отставить в сторону свое прошлое и найти выход из тьмы, использовать только собственный мозг, чтобы вывести его из юдоли страданий.