Эндрю Пайпер - Демонолог

– И какую же интерпретацию предлагаете вы?

– Антихрист придет с оружием переубеждения, но не разрушения, – говорит мальчик, и эти его слова звучат громче, тверже. – Зверь с семью головами и десятью рогами выйдет не из моря, а из тебя самого. Из каждого из вас, всякий раз по одному. В образе и виде, соответствующих вашим собственным дурным предчувствиям и разочарованиям. Вашим горестям и бедам.

– Стало быть, вы начинаете своего рода военную кампанию.

– Крестовый поход!

Мой собеседник открывает рот, словно собирается рассмеяться, но не произносит ни звука. Это умение, которым, видимо, обладал настоящий Тоби, но которым совершенно не владеет тот, кто сейчас оккупировал его тело.

– «Откровение» – это взгляд на будущее человека, – говорю я, продолжая этот пустой спор. – А вот Матфей предлагает взгляд на ваше будущее. Что он говорит о вас? « И вот, они закричали: что Тебе до нас, Сын Божий? Ты пришел сюда прежде времени мучить нас» [45]. Твой крестовый поход обречен на провал. Так было предсказано. Все это будет – в свое время . Тебе суждено погибнуть в озере огня, в геенне огненной.

Тоби при этих словах моргает. Потом под глазами у него внезапно появляются темные круги, словно он вот-вот заплачет. Сейчас он впервые выглядит как настоящий мальчик, ребенок.

– Но до этого нам предстоит еще многое сделать, – говорит он.

– Но это все равно произойдет. Ты не можешь это отрицать.

– Да кто может отрицать волю Отца Небесного?! – выплевывает мальчик.

– Ты проиграешь.

– Я умру! Это то, что есть общего у нас с тобой, со всем человечеством. Мы все несем в себе знание о нашей собственной смерти. А вот Бог… Конечно же, он будет продолжать существовать! Он вечен. Он беспристрастен и ко всему равнодушен. Чистая доброта холодна, Дэвид. Именно поэтому я принимаю смерть. Принимаю тебя.

На одну ужасную секунду я опасаюсь, что он сейчас притянет меня к себе. Я пытаюсь встать и отойти подальше, чтобы он не достал, но сижу, замерев, как примерзший, на качелях, и побелевшие от усилия пальцы сжимают их цепи.

Но Тоби даже не пытается меня схватить. Он лишь пробует еще раз улыбнуться все той же пустой, безжизненной улыбкой.

– Я надеялся, что ты должным образом оценишь мой подарок.

– Не понимаю, о чем ты, – говорю я, хотя в тот самый момент уже понимаю.

– Я о том человеке, который наслаждался твоей женой, да так, как тебе никогда не удавалось. Больше тебе беспокоиться не о чем. Профессор Джангер уже никому не доставит никаких радостей и удовольствий.

Мальчик расплывается в улыбке.

– А денек-то нынче жаркий будет , – добавляет он голосом Уилла Джангера.

Где-то поблизости, совсем недалеко от нас, раздается глухой удар и скрежет чего-то тяжелого, продвигающегося сквозь валежник. Может, оно не одно, может, их много, хотя все они движимы одним умом, одним сознанием.

– Хотелось бы вот что понять, – говорю я в надежде, что новый вопрос избавит меня от ужасного видения этой отверстой пасти ребенка. – Ты что же, рассматриваешь меня в качестве крестоносца? Который будет сражаться за тебя? За твоего хозяина?

– Нынче другие времена, не такие, как в ту эпоху, когда Джон писал свою поэму, – шепчет в ответ Тоби, и в голосе его звучит ностальгия и сожаление. – Мы ныне живем в век документальности. Люди требуют достоверности, правдивости. Истинной правды без предумышленных искажений. Теперь не то время, когда какая-нибудь поэма могла бы служить нам весомым аргументом. Она может быть лишь свидетельством. Тем не менее одного этого недостаточно. Нам нужен ты, Дэвид. Твой личный рассказ, личное мнение. Человеческий голос, говорящий от нашего лица и выступающий за нас.

– Утверждающий, что настоящие демоны и впрямь существуют в этом мире.

– Это старая история, – говорит мальчик, спрыгивая с качелей. – Но это правда.

Он уходит. Пространство между нами твердеет, замороженное холодом, который он оставляет за собой.

– Я сделаю все, чего вы хотите! – кричу я ему вслед. – Только отпустите ее! Пожалуйста!

Потом я поднимаю взгляд на темный лес, но его уже нет. Осталась только игровая площадка, огороженная цепью, и прямо за ней жилые домишки пригорода с задернутыми занавесками. Кондиционеры издают какое-то горловое гудение, напоминающее григорианские песнопения.

Мальчик оборачивается. Хотя на первый взгляд в его облике не произошло никаких изменений, глубина и мощь его ненависти теперь ощутима еще сильнее. Она рядом, на невеликом расстоянии от меня, и вуаль очарования уже спала с его лица, обнажив нечто более близкое к его истинной сущности. Это похоже на сверкнувшее лезвие, разрезающее нерв. И еще от него несет тухлым, гнилостным запахом разложения.

Как чем-то, выкопанным из земли.

– Тебе предстоит сделать еще одно, последнее открытие, – сообщает он. – Узнать еще одну, последнюю истину. Твою истину, Дэвид.

Тоби уходит. Но он наблюдает за мной, даже отвернувшись от меня, обращенный спиной ко мне. Ребенок, чья тень простирается так же далеко, как тень зверя, возвышающегося по ту сторону площадки.

Только когда мы пересекаем границу, отделяющую Флориду от Джорджии, О’Брайен собирается с силами задать мне вопрос, почему я так уверен, что Тоби указал нам на Канаду.

– Это не Тоби, – говорю я ей.

– Тогда откуда ты это узнал?

– Мне сказал Кевин Лилли.

– Дэвид, но это же невозможно!

– Почему это?

– Мальчик же не в состоянии говорить!

– Он говорил со мной.

– Но я же этого не слышала!

– Так и должно было быть.

На секунду Элейн мрачнеет от зависти. Она пытается спрятать это от меня, отвернувшись к окну, но я тем не менее успеваю заметить выражение ее лица. Без умения быть конкурентоспособным никому никогда не заработать приличную стипендию, не получить грант и не заслужить место в исследовательской организации, как это сумела проделать она.

– Велиал заставил Кевина кое-что заучить наизусть. И тот сумел сообщить мне это шепотом, – говорю я, надеясь завлечь свою спутницу обратно в беседу этакой завлекательной приманкой – вопросом, который напрашивается сам собой. Уловка срабатывает.

– «Рай утраченный», – догадывается она. – Какая именно цитата?

– А вот какая:

– Не понимаю. Мы направляемся в тюрьму? В печь?

– Ну не в пентхаус же!

Я объясняю, что сначала и сам ничего не понял. В этих стихах не было спрятано ни единого слова, которое указывало бы на место назначения, на город, штат или страну. Но я был уверен: несмотря ни на что, это было как-то связано со мной самим. Что, в свою очередь, привело меня к мысли, которую Тоби подтвердил на прощание.