Полина Голицына - Жена алхимиков, или Тайна «Русского Нострадамуса»

Потом, говорит, дня через три, решил, что привиделось ему. Собрал он родню и как вечер упал, пошли они к башне, птиц адских смотреть. А те как знали. Только он сотоварищи прибыл, они тут как тут. К земле летят. Тут один из них как заорёт: «Караул!». Бросились они врассыпную, один оземь грохнулся, нос себе расквасил. С тех пор, писарь говорит, не просыхаю. Турнут, говорит, меня со службы.

Я у него спрашиваю: «А может тебе спьяну привиделось?». А он отвечает: «Я в тот день капли в рот не брал. Да и каждый тебе скажет, что на башне той колдун. Он и сам, говорят, вороном оборачивается и ночью над Москвой летает».

«Отчего ж он колдун?», – спрашиваю. А тут еще один нашёлся: «Да от того, что в башне у него дракон, ему его не далее как вчера на телеге привезли. Кому еще как не колдуну дракон нужен?». Я говорю: «Одумайся, что же ты на честного человека напраслину возводишь. Драконы только в дальних странах бывают, куда еще никто не добирался». А тому не понравилось, что я его затыкаю. «А ты не с его ли двора? Все знают, что он колдун, а ты один тут его выгораживаешь», – говорит. Я ж, понятно, не признаю откуда я, да решил пока цел ноги уносить из того трактира.

Прихожу в башню, а сам и думаю: «Может и правда, птиц каких барин изобрёл? С него станется». А у него много было комнат по всей башне, где он опыты свои производил. Я-то, бывало, помогал ему. Ну, он от меня не таился. Знает, видать, что я всё равно не пойму ничего. Я-то и правда, не понимаю, а сам примечаю. Вспомнил я тогда, что одну из каморок на самой верхотуре, он с некоторых пор запирать начал. А сам в ней бывает, но ни меня, ни кого другого туда не зовёт. Даже того, чьё имя боюсь назвать, иначе не сносить мне головы. Тот-то всюду заглянет. А в эту комнату барин мой никому входа не даёт. «Что ж за тайна там, если он её никому доверить не может? Уж не самого ли Сатану он там держит?», – думаю, а сам решил вызнать, что ж там, за дверью. Вот, пока барин в трубы свои на небеса глядел, я к той двери и подошёл.

Прислушался. Вроде тихо всё, да нет нет, и звякнет что-то, и будто дышит кто в темноте. Тяжело так. Потом слышу – барин идёт. Я нашёл угол потемнее, да и затаился. А он свечу с собой несет, да бадью тащит, а оттуда крыло куриное свисает и хвост собачий. «Знать, и правда есть там кто живой, кому он пропитание-то несёт», – думаю, а сам дальше смотрю. Огляделся он, но я схоронился на славу, меня не заметил. А как он решил, что никто не видит, так дверь и открыл. Тут я аж рот себе рукой зажал, чтоб не заорать благим матом. В комнате, в цепях, были две птицы, больше человека, в железном оперении. Оно от света засверкало. Только не от этого душа у меня в пятки ушла. Птицы железные, а головы-то их человеческие. Узнал я те головы. То были пропавший лакей да горничная. Лица узнать можно, да только не такие они, как были. Зубы у них как у медведей, и железные, сверкают.

А в самом углу, в стеклянной клетке, тут я аж глаза протёр, и правда дракон. Огненный. Знать, правда, привезли барину его. Как я-то не видел? Видно от того дракона сила взята, которая птиц в воздухе держит.

Закрыл барин дверь, засовом изнутри заложил. Я к той двери и слушать. Думал подсмотреть, да никакой щели в той двери не было. Слышу, кости захрустели. «Знать, по вкусу им бариново угощение», – думаю. Потом слышу, будто телегу ладят. Стучат чем-то, лязгают. Стоны послышались, от которых захотелось мне бежать, куда глаза глядят. Знать, барин птицам тем мастерит что-то. Потом слышу, говорит он им: «Жить будете в лесной чаще, там и от чужих глаз скроетесь, да и пропитания вам довольно: зайцы, лисы, волки и птица лесная. Служба ваша начнётся, когда меня не станет. Или же никогда не начнётся, если смогу я смерть превзойти. А пока буду вас ждать третьего дня каждого месяца с докладом». Слышу, распахнулось окно, затрещало что-то, да и затихло. Ну я и дал оттуда дёру. Если увидит он меня, не по нраву придётся барину, что я секрет его вызнал. Еще и птицам этим адовым меня велит порешить.

Комнату ту барин больше на запирал. Зашёл я как-то туда. Пусто, только в углу клетка стеклянная, вроде стакана, да только туда и я бы поместился. В клетке той, вместо огненного дракона, только камень закопчённый лежал. Видать, извёл барин дракона, всю его силу птицам передал, а может и в камень обратил за то, что тот служить ему не хотел.

А вот еще случай был. Приказал государь барину моему часы сделать. Хотел он, чтобы те часы не только время верное сказывали, но и предсказания делали. Чтобы знать ему, когда мира ждать, когда войны. Долго трудился хозяин, сделал и государя позвал. Тот приходит и говорит: «Какие же это часы? Не вздумал ли ты надо мной смеяться?». Я при том разговоре присутствовал. Оно и правда, часы-то обычно круглые, да со стрелками. А тут, кусок камня, плита, будто барин мой не часы сладил, а погост обворовал, да оттуда их и притащил. На что он отвечает: «Ты не смотри, что они из камня. Действуют они от солнца, и не только время по ним узнать можно, но и будущее открывают, и клады указывают». А царь всё гневается. Осерчал и барин мой тогда. Говорит государю: «Если через эти часы мне с тобой враждовать, то будь же они прокляты». Плиту эту, что часами он называл, вделали в стену дома, для украшения, не пропадать же добру. Только часы те проклятые с тех пор время неверное кажут, а о будущем только беды предсказывают. Как быть войне, так кровь на плите выступает. А уж о кладах, которые они, будто, открывают, лучше бы и не упоминать. Был один, пошёл он тот клад искать. Говорят, нашёл, да только упился до смерти в первый же день, как клад проклятый ему дался.

«Да, дела. Интересно, что на самом деле там видели?», – подумал Семён, перелистывая страницу.

Бригадир не подвёл. В назначенное время к дому подкатила бетономешалка с особым, быстро застывающим раствором. В помощь своим людям он взял еще четверых. Похоже было, что они справятся с ремонтом подвала в срок.

Василий всё утро провозился с бумагами, он пытался глубже проникнуть в текст «Завещания», который, как принято было считать, принадлежит перу средневекового французского алхимика Николя Фламеля.

Время надёжно скрывает и то, что было, и то, чего не было. Василию известны были работы, в которых убедительно доказывалось то, что и Фламеля-то никакого не существовало. Знал он и труды, которые убедительно утверждали обратное.

Василий не придавал особого значения ни тем, ни другим, но чувствовал, что в работах Фламеля можно найти зерно истины. И кем бы ни был Фламель – реальным историческим персонажем или чьей-то ловкой мистификацией, Василий верил, что тексты, подписанные им, могут помочь. И теперь значимость этой «помощи» была для Василия неизмеримо выше, чем раньше.