Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]

— Она призналась?

— Нет. Точнее, я пока не знаю. Сегодня наши люди встречают ее на границе в Куфштайне. Она будет здесь в половине одиннадцатого вечера. Этим же поездом, как значится в телеграмме, из Югославии прибывает Цирот. Разумеется, не под конвоем. Ты не смог бы последить за ним дня три-четыре? Посадить его… Он ведь застрахован и на этот случай тоже. Так бы и я сел с превеликим удовольствием.

— Понятно, — ответил я.

Когда я подъезжал к вокзалу, накрапывал дождь. Я люблю бывать на вокзале. Признаюсь, я иногда приезжаю сюда просто так, без всякого дела, и смотрю, как приходят и уходят поезда, как встречаются и прощаются самые разные люди: сентиментальные, нервные, флегматичные, влюбленные, ревнивые… тысячи разных лиц, разных голосов. А над всем этим — грохочущий голос из динамика, произносящий названия, от которых голова идет кругом: Париж — Рим — Вена — Цюрих— Стокгольм — Лондон, и тут же стук молотков по осям вагонов и сигнал к отправлению… Я люблю вокзал. Но в этот вечер мне было не до романтики. Я стоял за тумбой, обклеенной плакатами, рекламирующими, разумеется, универмаг «Вайнгеймер», а мимо меня шли и шли пассажиры со скорого из Белграда. Мне хотелось увидеть Франциску раньше, чем покажется Цирот, но я вспомнил, что существует предписание, обязывающее выводить арестованных из вагона только тогда, когда перрон уже опустеет, чтобы не привлекать любопытных, а также исключить возможность побега.

Появился Цирот.

Не было заметно, что ему пришлось пережить трагедию. На подобных физиономиях признаки волнения обнаружить крайне трудно. Он прошел мимо, не заметив меня, поднялся по лестнице и исчез. Я так и не пошел за ним следом. Я понимал, что нарушаю служебный долг, но мне было на все наплевать. Мне хотелось увидеть Франциску.

Уже заканчивалась разгрузка багажного вагона, когда она, наконец, показалась. Измученная, бледная, осунувшаяся, она шла между двумя полицейскими. Когда она поравнялась с тележками, доверху нагруженными чемоданами, коробками и узлами, из багажного вагона вынесли гроб. Цинковый. Грузчики вшестером едва подняли его на электрокар. Спереди на гроб, как на чемодан, был наклеен багажный ярлык с надписью «Сплит». Без сомнения, в гробу покоились останки фрау Цирот. Увидев гроб, Франциска закрыла глаза рукой и тут же споткнулась. Я бросился было поддержать ее, но один из полицейских опередил меня. Он взял Франциску под руку и повел дальше. Их увезла машина, поджидавшая у бокового входа в вокзал.

Я поехал к дому Цирота. Мое душевное состояние было непередаваемо. На сердце лежал огромный камень. Я представления не имел, как от него избавиться. Напиться, что ли?

В окнах квартиры Цирота не было света. Видимо, он еще не успел приехать. Если, конечно, он не взял такси или свою машину на платной стоянке у вокзала.

Я припарковался метрах в тридцати от дома под липой, тень от которой скрыла машину, и закурил. Три сигареты спустя приехал Цирот. Он вошел в дом. Одно за другим осветились окна его квартиры. Ждать еще чего-то было абсолютно бессмысленно. Но я ждал. Дождусь, когда Цирот ляжет спать, поеду и напьюсь со спокойной совестью.

Через полчаса окна его квартиры погасли. Но только я собрался уехать, открылась дверь подъезда. Цирот вышел, направился к «опелю», стоящему рядом с домом на частной стоянке, уселся в него и, ловко развернувшись, уехал.

Была половина двенадцатого.

Я поехал вслед за ним. Все еще накрапывал дождь. Мое страстное желание напиться сменилось охотничьим азартом.

Цирот ехал на запад, удаляясь от центра города. С довольно приличной скоростью. Я старался не терять его из виду, но и не приближаться особенно, чтобы он меня не заметил, поскольку машин на улицах было немного. Я допускал, что мой азарт совершенно беспочвенный. Куда мог ехать Цирот? Да куда угодно. Он только что овдовел и, естественно, ему тяжело оставаться в доме, где все напоминает о покойной жене. Наверное, поехал к родителям или к друзьям. Странно… Оставил свой «опель» на стоянке и зачем-то взял такси. Я продолжал следовать за ним. Такси привезло его на самую окраину города. Около одного из домиков Цирот вышел. Я остановился метрах в ста, вылез из машины, поднял воротник, надвинул на лоб шляпу и двинулся следом.

Такси отъехало.

Цирот открыл калитку в заборе перед домиком, прошел через маленький сад и позвонил в дверь. На пороге появилась женщина, значительно моложе его. Она раскрыла объятия и бросилась Цироту на шею.

— Милый! — воскликнула она.

«Милый!» — все еще звучало у меня в ушах, когда я возвращался к машине, проследив, как Цирот исчез в доме радушной незнакомки.

Я запомнил номер дома. Подойти к двери и прочитать фамилию на почтовом ящике я не решился. «Милый!» — едва ли этими словами встречают брата или просто приятеля. Я поехал домой. Была половина первого. Франциска сейчас лежит на койке в камере предварительного заключения. Хорошо бы, если бы она могла заснуть. Ночь в тюрьме — это, должно быть, самое ужасное. Желание напиться у меня пропало…

Первое, что я сделал на следующий день — это заказал пропуск в тюрьму. Но прежде чем поехать туда, раз пять набрал помер Цирота. К телефону никто не подходил. Потом позвонил и узнал, что тело фрау Цирот могут забирать родственники. Завтра должна состояться кремация.

Я выяснил, что в доме на Дроссельвег, 26, где Цироту вчера оказали такой сердечный прием, проживает некая Эльвира Фибих, 32 лет, два года назад овдовевшая. Муж ее, финансовый инспектор, погиб в своей машине, столкнувшись с товарным составом. Получая за него пенсию, фрау Фибих подрабатывала переводами. Она знала английский и испанский, до замужества работала зарубежным корреспондентом одной из газет. Домашний телефон у нее был, но звонить по нему я не стал. Зато позвонил в страховое агентство «Мировое кольцо» и попросил даму с мелодичным голосом, ответившую мне, соединить меня с господином Хелебау.

— Цирот не объявлялся? — спросил я, обменявшись обычными приветствиями.

— Нет, — сказал Хелебау, — я распорядился, чтобы в этом случае меня позвали немедленно.

— Хорошо, — сказал я, хотя выставлять оценки господину Хелебау не входило в мою' компетенцию. — Но когда он придет, вам придется выплатить ему деньги?

— Да, — ответил он, и в его голосе прозвучало сожаление всех сотрудников страхового агентства, вместе взятых. — Вот если бы Цирот, скажем… э-э… был взят под стражу по подозрению в убийстве… А так у нас нет основания… э-э… задерживать или препятствовать выдаче страховки.

— А нельзя ли потянуть немного? — поинтересовался я.

— Как вы сказали? — переспросил он.

— Я хочу спросить, нельзя ли под каким-либо предлогом потянуть с выдачей денег? Или у вас принято делать это за три минуты? Раз-два, и деньги на стол?