Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]

Апатия выходного дня, сгустившись, повисла над городом. Дома на улицах, кафе, маленькие гостиницы, казалось, погрузились в тяжелое забытье.

Он подумал, что эти люди там, внутри, не знают, что ему достаточно пошевелить рукой, чтобы изменить их сонный мир. Стоит постучать в дверь… кто-то откроет… зевающая женщина… старик в домашних тапочках на меху… ребенок, которого послали родители… как я захочу, так все и будет. Разбитое в кровь лицо. Убийство. Ограбление. Пожар. Вот ведь как все просто…

Он взглянул на часы. Половина четвертого. Он решил загадать число: вот сейчас пройду еще две улицы, прочту название третьей, сосчитаю, сколько в нем букв, и это будет номер дома, к примеру, туда и пойду.

Он зашагал дальше, увлеченный этой идеей. Только не отступать, не искать отговорок и не обманывать себя. Жилой дом окажется или магазинчик — неважно. Все равно.

Третья улица оказалась достаточно длинной. Справа и слева стояли желтовато-серые виллы в викторианском стиле, которые были необычайно модны лет пятьдесят назад, а затем их перестроили и стали сдавать в них квартиры. Виллы уже давным-давно потеряли свой блеск и великолепие. Улица называлась Болтинг-стрит. Болтинг. Семь букв. Стало быть, дом номер семь.

Он поглядел на ту сторону, где были нечетные номера и решил, что его не должна остановить даже перспектива подъема по крутой каменной лестнице — такие лестницы вели к каждой из вилл. Краска на дверях облупилась; из черных провалов, которыми зияли окна подвальных этажей, веяло нищетой и упадком. Все дома здесь были полной противоположностью тем, которые он привык видеть на своей улице. У тех и двери, и ставни были покрашены в самые веселые светлые тона.

Дом номер семь ничем не отличался от других на улице, разве что производил еще более гнусное впечатление— наверное потому, что шторы в окнах на первом этаже были выцветшими и нестиранными. Бледный мальчик лет трех сидел на циновке прямо перед входной дверью. Дверь была не закрыта. Просто притворена.

Джеймс Фентон поднялся по лестнице к вилле и поискал кнопку звонка у входа. Под кнопкой на полоске бумаги печатными буквами было написано: «Не работает». Рядом свисал старомодный шнур от колокольчика, за который надо было дергать. Конечно, секундным делом было оторвать этот шнур, связать им мальчишку, снести его по лестнице, а там сделать с ним, что заблагорассудится: захочется — убить, захочется — отпустить на все четыре стороны. Но он чувствовал, что время для насилия еще не наступило. Во всяком случае, это было не то, чего он хотел. Чувство силы, родившееся в нем, требовало выждать, растянуть это ощущение полной свободы и вседозволенности.

Он дернул за шнур, и из темного холла донесся негромкий звон колокольчика. Мальчик поглядел на него, но не двинулся с места. Фентон повернулся и стал смотреть на улицу. Ветви платана у дома уже покрылись первой листвой; на коричневой его коре местами проступили желтые пятна; черная кошка сидела у дерева и зализывала лапу, видимо, пораненную.

Фентон наслаждался этим ожиданием — ожиданием неведомого, ожиданием судьбы.

Дверь у него за спиной приоткрылась шире, и он услышал женский голос, сказавший с явным иностранным акцентом:

— Что вы хотите?

Фентон снял шляпу. С каким бы удовольствием он ответил бы сейчас: «Я хочу задушить вас. Вас и вашего ребенка. Но при всем при том я ничего не имею против вас лично. Я — просто орудие судьбы…»

Но вместо этого он только приветливо улыбнулся. Женщина была такой же бледной, как и ребенок. У них были одинаковые светлые глаза, которые смотрели на мир без всякого выражения, и редкие белесые волосы. Женщине можно было дать и двадцать, и тридцать пять. Одета она была в шерстяной жакет, великоватый ей, и темную широкую юбку до самых щиколоток, которая делала ее еще ниже ростом.

— Вы не сдадите меблированную комнату? — спросил Фентон.

У нее в глазах вспыхнул огонек надежды. Кажется, он задал ей вопрос, которого она уже давно страстно ждала, не особенно, впрочем, надеясь на то, что эти ожидания сбудутся. Но огонек, вспыхнув, сразу погас, сменившись прежним безразличием.

— Дом этот принадлежит не мне, — сказала она. — Хозяин раньше сдавал комнату, но это здание, как и другие дома, скоро снесут. Здесь будут строить новые, многоквартирные, для сдачи внаем.

— Значит, вы полагаете, — продолжал он, следуя своему плану, — что хозяин дома больше не сдает комнаты?

— Он сказал мне, что нет смысла сдавать, потому что каждый день может прийти распоряжение о выселении всех жильцов. Он платит мне небольшую сумму. Я должна только поддерживать дом в приличном виде. Я живу в подвальном этаже.

— Да… — протянул он.

Разговор, похоже, был закончен. Тем не менее Фентон не уходил. Девушка или женщина — не разберешь — поглядела мимо него на мальчика и велела ему вести себя потише, хотя он не издал ни звука.

— Я мог бы жить у вас, если бы вы сдали мне комнату в поднаем. Разве это невозможно? Мы могли бы рассматривать это дело как частное соглашение между нами — на тот срок, пока вы еще живете здесь. Хозяин едва ли будет вправе протестовать.

Он наблюдал за ее лицом, на котором отразилось напряженное размышление. Его предложение, столь необычное, даже поразительное для мужчины, который так одет и так солидно выглядит, просто не укладывалось у нее в голове.

Зная, что внезапность и натиск — залог успешной атаки, он решил использовать достигнутое преимущество и быстро сказал:

— Мне нужна только одна комната — на несколько часов ежедневно. Я не собираюсь ночевать здесь.

Напряжение ума, испытываемое ею, превысило все допустимые пределы. Мужчина в твидовом костюме, по которому не поймешь, городской он или сельский житель, шляпа с мягкими полями, трость для прогулок, свежий цвет лица, возраст от сорока пяти до пятидесяти…

Он наблюдал, как растет удивление в ее глазах — она по-прежнему, видимо, пыталась увязать его внешний вид с предложением, им сделанным.

— Для чего вам нужна комната? — спросила она в нерешительности.

«Вот так крючок она мне забрасывает! Для чего? Так я тебе и скажу! Чтобы убить тебя и твоего ребенка, милочка ты моя, — подумал он, — чтобы закопать вас под полом. Но — еще не время. Не время».

— Знаете, мне сложно вам объяснить, — сказал он живо. — Я — человек свободной профессии и очень много работаю. Мне нужна комната, куда я могу приходить на несколько часов ежедневно и где я буду в полном одиночестве. Вы даже представления не имеете, насколько трудно найти подходящую квартиру. А этот дом, кажется, именно то, что мне нужно.

Он поглядел на мальчика, который сидел у его ног, и улыбнулся.

— Вот, например, ваш сынишка. Как раз подходящий возраст. Совершенно не будет мне мешать.