Игорь Резун - Свидание на Аламуте

Шкипер тоже услышал этот звук и ощутимо напрягся — это Медный почувствовал даже на расстоянии.

— Вперед!

Обратившись в бесплотные тени, они скользнули вниз. Проход сужался и становился ниже. Впереди вдруг чуть посветлело, и по примеру Шкипера все выключили фонарики. А потом гибкая фигура парня упала на пол. Надо ползком. Пол тут был неровный, но сухой, и Медный, которого переместили в арьергард, пополз тоже, сопя и изредка стукаясь лбом о пятки Лис, передвигающейся впереди.

Этот маневр оказался правильным: через двадцать метров потолок взлетел вверх; стало светло.

Они лежали на террасе, откуда вниз спускались удивительно ровные ступени, ведущие в достаточно большой зал, своды которого не просматривались из-за мрака. Огромные, в два человеческих роста изваяния ограждали периметр этой комнаты — по два с каждой стороны. У них были жутковатые лики египетских богов, четырех сыновей Горуса — Амсета, Гапи, Дуамутефа и Кебехсенуфа, — охраняющих забальзамированные внутренности фараонов. Эти изваяния грозно сверкали искрами в алмазных глазницах. Черный базальт их тел поблескивал масляно, а под постаментом валялись мелкие, очевидно, бараньи кости.

Медный приподнял голову, чтобы посмотреть вниз, и у него захватило дух.

По краям лестницы расположились три человека в бедуинских халатах, но под платками — отнюдь не темные лица арабов. Узкий разрез глаз, плоские, словно вдавленные в череп носы, каленые скулы и очень белая кожа северных людей. В руках этих стражей — охотничьи ножи. Наверняка они умеют их метать быстрее, чем иные — стрелять. А посередине этого зала, усыпанного кое-где черепками расколотых или развалившихся от старости ваз и кувшинов, творилась фантасмагория.

На ложе, высеченном из цельного куска черного вулканического базальта, лежит нагая девушка. Медному видны ее непропорционально большие ступни, каждый палец которых унизан золотыми украшениями. Украшения же покрывают и ее обнаженное тело, необыкновенно белая кожа которого блестит от масла. Волосы девушки заплетены в десятки косичек, а на лице — блестящая золотом страшная маска Изиды с прорезью оскаленного рта. Над головой, лежащей в высоком треножнике, пылает какой-то жертвенный огонь, распространяя тот самый незнакомый, щиплющий нос запах. Он смешивается с запахом гари от четырех смоляных факелов по четырем углам зала.

Какой-то невысокий человек в стеганом халате с колокольчиками на поясе сидит на корточках перед лежащей и издает горлом низкий, переливающийся оттенками звук. Руки его заняты бубном — вот они, ритмичные удары! Лица его тоже не видно — на косматой, седой голове маска египетского бога Тота. Перед ним — что-то бесформенное; с трудом можно узнать распотрошенную тушу какого-то животного.

А у стены еще двое узкоглазых и плосколицых в черных балахонах замерли у стоящих на коленях людей. Медный с ужасом узнает склоненную голову Мириклы, тоненькую фигурку Патрины и сжавшиеся комочки детей — Данилы и Яны. Они не шевелятся; их лица измазаны кровью — видно, как алое блестит на светлых волосиках девочки. Белое платье Мириклы разорвано на плечах, висит лохмотьями, и грудь женщины бесстыдно обнажена; полуголой сидит и юная цыганка, дерзко выпрямившись и выставив вперед выпуклости своей фигурки. Не тронули только детей. Они остались в своей одежде: малыш — в шортиках, маленькая девочка — в джинсах с жемчужинками, и оба — в футболках. Они либо спят, либо находятся в каком-то оцепенении; рот девочки приоткрыт…

Медный не успевает испугаться. Он уже заметил крупного, голого по пояс мужчину, который стоит на коленях в последнем углу этого треугольника. На его могучей спине в свете факелов чернеют рубцы — то ли от палок, то ли от плети. Голова его с неаккуратно, наскоро выбритой макушкой склонилась над большим чаном с чем-то черным. В самом углу, у статуи Озириса, лежат испачканные все той же кровью ветвистые рога. Кровь жертвенного оленя страшным заклятием связала всех — и этого большого сильного мужчину с опущенной головой, и погруженных в прострацию детей, и цыганок.

Медный узнал человека, стоящего на коленях. Это был Алехан!

Шаман, продолжающий издавать вибрирующие ноты горлового пения, поднимается. Коричневая его рука, едва видная в рукаве халата, мерно бьет в бубен. Затем он откладывает его и берет другой — с колокольчиками; те начинают позвякивать. Покачиваясь и пританцовывая, шаман обходит лежащую белую мумию. В другой его руке появляется что-то вроде большой малярной кисти, видимо, сплетенной из конской гривы. Шаман приплясывает и вокруг обритого мужчины. Горловое пение сменяется гортанным бормотанием. Кисть с шипением погружается в чан с оленьей кровью и смачным шлепком опускается на голову Алехана. Струи крови текут по его большой спине, обгоняя друг друга. Шаман продолжает размахивать кистью. Вот он подскакивает к сидящим и с ожесточением тычет кровавой кистью в голую грудь Мириклы, мажет Патрину, касается этой страшной краской лиц детей… Он подскакивает, бьет себя кистью по щекам, разбрасывая брызги, и страшная его маска странно темнеет. Шаман оставляет большой бубен, но звук ударов не исчезает, а заполняет это помещение, дрожит в воздухе, и Медный с ужасом ощущает, что эти удары сливаются с биением его сердца, заставляя его с болью сокращаться, выпрыгивать из груди. Гарь факелов и жертвенного огня режет глаза.

— …О, восстань, Сутимозу! Помоги ей Озирис, оживленный Изидой и Анубисом! Соединитесь, части Хетт, Ба, Хайбет, Рен, и да придет божественное Ка! Приди, Эрлик-хан, за царицей Египта, дай ей прежнюю силу, отпусти на священную землю Ала-ту…

Медный не сразу понял, что «рация» заработала. Голос, которым говорил шаман, вряд ли ему принадлежал. Нет, мозг улавливал голос другой, отдаленно похожий на бас Кроу. И это был даже не голос. Это была трансляция, подобная синхронному переводу, и наверняка она являлась плодом коллективной работы, исходя из энергоинформационного поля, который создали два мощных источника слева и справа — Лис и Шкипер.

— …О, Хетт, Тело, которое давно разрушено, прими новую форму, прими кровь сильного оленя, пусть она течет в твоих жилах, согревая его! О Ба, Вечная Душа, сойди с Небес, возродись в Хетт, что питается жертвой Крови и Огня. О Хайбет, Тень, следуй за Хетт и Ба из подземного царства, получая разрешение Эрлик-хана, взойди из тьмы! О, Рен, Имя, вернись в мир, царица Ала-ту, царевна Укок, родись в новом теле для силы и мести, для могущества народа твоего! Я нашел тебе Ка, твой двойник здесь, и он ждет тебя. Прими его тело, прими его душу, прими его имя, прими его тень, стань Царицей Укок Ала-ту, заклинаю тебя, о, Сутимозу…

Медного пробрала крупная дрожь. Он не ощущал жесткости камня, на котором лежал. Только пульсировал в его голове канал связи с Лис, Шкипером и даже Кроу, сознание которого было растеряно, неясно, но, тем не менее, и оно болталось на краю энергоинформационной цепочки.