Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

Тем временем внизу, под ними, народу прибавилось. Вся та же шафрановая девка бесновалась, колотя по песку толстыми, как булки, ногами; подошел лобастый мужик в костюме, за ним – Патрина и маленький мальчик. Шафрановая сразу выхватила его у Патрины и прижала к себе, не переставая визжать.

Мирикла была уже у самой земли. В этот момент к компании присоединился еще один человек. Огромный, как гора, коротко стриженный, рыжеватый. Его откормленное тело было затянуто в черную футболку и шорты с переливами. На мохнатых ногах – кроссовки с белыми носками. На лице – дорогие темные очки. Человек снял их и рычащим голосом обратился к своему бодигарду:

– Че тут за фигня?

Охранник усмехнулся уголком губ и легонько подтолкнул к шефу Патрину.

– Да вот… девочка с вашим сыном играла. А это… Я не знаю, только подошел.

Рыжеватый рассматривал берег. Взгляд его маленьких, с желтым отливом глаз был зорок: он увидел и оболомавшийся сук со свежей древесиной, и его прежнее место на стволе, и позу Мириклы, удерживавшей девочку.

Цыганка уже спустилась. Девка в шафране подлетела к ней, вырвала у нее ребенка и заголосила, будто случилась страшная трагедия:

– Ой-ойо-ооо! Цыганье проклятое! Рибенков украсть хотели… Я вам устрою щас! Все ваши волосья с медяшкой повырываю!

Рыжий поморщился и рявкнул на голосящую:

– Заткнись! Что было-то, Сергей?

Охранник уже понял, что надо гасить ситуацию.

– Алексей Владиленович, ничего особенного. Мальчик занозу в ногу подхватил, а девочка помогла вытащить. Зубами.

– Зубами? – тупо переспросил Рождественский.

Мирикла стояла в двух метрах от Патрины – та оказалась зажата между Алеханом и бодигардом. Обе цыганки переговаривались только глазами, беззвучно. Голосящая девица – очевидно, нянька – сделала попытку подхватить на руки маленького мальчишку, так как ей срочно надо было показать свою незаменимость, но тот увернулся от нее, спрятался за спину худенькой девочки, которую нянька называла «Яньшей», и показал шафрановой свой крохотный язык, пискнув: «Дула! Пластитутка!!!». Пылая праведным гневом, нянька начала наступать на неподвижно стоявшую Мириклу, размахивая круглыми кулачками:

– Ишь, вырядилась! Да от тя за сто килОметров цыганьем несет, щоб те сдохнуть!!! Я те…

В этот момент она повернулась к Алехану спиной, на которой разошелся разрез «молнии», а точнее – не был застегнут. На нянькину кожу, потную и пористую, приклеился окурок тонкой дамской сигаретки.

– Э! – густо окликнул он ее, отчего нянька сразу замолкла и обернулась. – А ты где шарилась, пока дети бегали, занозы искали и по деревьям лазали?!

– Я тово… А шо я? – растерянно, но постепенно набирая обороты сварливости, ответила нянька. – Я тута, а они… эта!

Охранник, нацепив на нос зеркальные очки, уставился в голубое небо и даже, кажется, безучастно насвистывал.

Нянька же обрела прежнюю уверенность.

– Я шо? Это вот они, цыганье гребаное! – снова заголосила она.

Но в этот момент Алехан поднял свою лапу с несколькими золотыми печатками и просто взял ею молодуху за лицо – за все ее лицо, собрав его в горсть, как резиновую маску. Он пихнул ее с силой от себя, да так, что девка кувыркнулась через голову и села на песок массивной задницей, раскидав ноги с розовыми, как мячики, пятками.

– Иди отсюда! – с ненавистью проговорил Алехан. – В офис завтра придешь. За расчетом. Шалава!

Поняв исход ситуации, Мирикла сделала шаг, притянула к себе Патрину и прижала, поглаживая по волосам. А светловолосая девочка обняла отца, рассказывая:

– Па, мне эта тетя про большой корабль говорила… с синими парусами! Давай на твоей яхте синие паруса сделаем. Этого… индига!

Алехан добро улыбнулся девочке, затем отстранил ее от себя и сказал охраннику:

– Веди обоих в машину. И пусть искупаются еще разок!

А потом обернулся к цыганке.

– Нам поговорить надо. Пройдем, ага?

Мирикла сказала несколько слов Патрине на своем языке, потом не спеша закатала штанины джинсов на сухих щиколотках и ответила:

– Что ж, можно погулять по прибою.

Она пошла по сырому песку, позволяя волнам озорно облизывать свои ступни. Алехан шел рядом, увязая в песке кроссовками. Он вздохнул и утер лоб.

– Вы кто такие? Откуда?

Женщина не стала осторожничать – так подсказало ей чутье. Она кинула краткий взгляд на Патрину, присевшую у берега и собирающую камешки, и негромко, опуская самые шокирующие подробности, суховато рассказала всю историю их приключений – историю, начавшуюся с того момента, когда под мокрым бампером автомобиля они с Антанадисом нашли спеленатого ребенка. Алехан слушал, покусывая какую-то веточку. Они шли по берегу, солнце плыло за ними, и было настолько тихо, спокойно, что шорох волн тоже казался неслышным.

Тогда также шумела вода, но не Обского, а реки. Шумела за густыми, лохматыми зарослями ивняка, беспорядочными, как старый покосившийся забор. В сумерках они потрескивали, попискивала какая-то мелкая птичья живность. Темнота уже укутала кромку неба, солнце ушло за край левого берега. Там, где большую поляну около нескольких домов, купленных общиной Бено, облюбовал табор, уже горело несколько костров.

Бено устроил небольшой праздник по случаю приезда Мириклы. Ее возвращение родило не меньше слухов, чем известие о смерти. Даже старые цыганки качали головами и говорили, что без вмешательства колдовских сил тут не обошлось. Но за Мириклу радовались, и за Патрину – тоже. Таборские малыши смотрели на нее с немым восхищением, а молодые цыгане почтительно кивали и даже заговаривали с ней, подчеркивая свое уважение.

Вечерняя роса уже выпала на траву, обливая прохладой их босые ноги. Мирикла рассказывала Патрине:

– Когда все это случилось, была у меня связь. Здесь есть такая баба Сана, ты ее видела…Мы говорили с ней. Ее муж когда-то занимался тем же, чем и Антанадис. Я оставила ей энергетическую метку, поэтому, когда мы с тобой попали в беду, то баба Сана все почувствовала. Она подняла своего племянника, Леля… его тут зовут Лойко. Помнишь?

– Да. Хороший человек.

– И послала его к нашим друзьям.

– А у нас есть друзья, Мири?

Мирикла тихо рассмеялась. Она нашла босой ногой гриб – раздвинула траву, показала его тугую, выпуклую серую шляпку.

– Конечно, есть, Патри…

– А ты откуда знаешь?

– Я ВИЖУ ИХ… Ты же знаешь, можно видеть не только глазами. Первый – такой очень старый человек. Ему чуть больше, чем Антанадису было. Он – военный. У него никого нет, он… он очень добрый. Хотя занимается такими делами, что там и кровь, и смерть. И еще у нас есть друзья. Молодые.

– Ромы?

– Нет. Это русские. Мы видели их с тобой в том парке перед большим театром в городе, помнишь? Они занимаются примерно тем же, чем и мы. Делают для людей доброе волшебство.