Анна и Сергей Литвиновы - Изгнание в рай

Попытался сориентироваться, осмотреться. Но что уловишь в полумраке подвала? Только запахи. Воняло одновременно сыростью и чем-то жарким.

Сева скосил глаза, увидел – в углу пылает жаровня. На ее краю – стальные щипцы.

Почему-то не испугался. Решил: щипцы здесь для антуража. Подумал:

«Когда пугают – это хорошо. Значит, сразу убивать не будет, мы сначала поговорим».

Но в следующую секунду Томский, не целясь и не колеблясь, вонзил ему нож в обнаженное плечо.

Сева заметался, захрипел. Боль была оглушительной, но короткой. А дальше – дыхание перехватило от удушающего запаха крови.

Жаркий, липкий поток защекотал потное тело.

Рана глубокая, все вокруг закачалось, задрожало. Кровь течет быстро и сильно. Легкие целы, удушья нет. Сейчас сознание начнет приятно мутиться… Не самая страшная смерть.

Сева перехватил взгляд Михаила – по-прежнему равнодушный, пустой. Деловитый.

Бывший партнер по бизнесу аккуратно положил нож на край жаровни. Взял каминные щипцы. Ловко подхватил ими пылающее полено. Пугать, показывать не стал. Сразу накрепко прижал раскаленное дерево к Севиной ране.

В нос отвратительно ударило паленым. Боль рвала тело в клочья.

А Томский, спокойный и даже скучный, вернул полено в жаровню. Снова взял в руки нож.

Сева заметался в путах – загремели цепи, голова больно стукнулась о стену. Вот он, выход!

Акимов еще раз, со всего маху, ударил макушкой о камень. Лучше так.

Михаил увидел, нахмурился. Отложил клинок. В углу подвала выступал из полумрака стеллаж. Томский отошел туда, вернулся с дрелью. Сверло – огромное, по металлу.

Севины глаза наполнились несусветным ужасом.

Но инструмент завизжал рядом – сначала возле одного виска, потом возле другого. Акимова обдало цементной пылью.

А дальше Томский извлек откуда-то круглую скобу с двумя железными ушками, прижал ко лбу своей жертвы, двумя шурупами закрепил на стене, вокруг лба. Действовал, будто заправский слесарь, хотя прежде гвоздя забить не умел.

Равнодушно объяснил пленнику:

– Чтобы ты мозг сам себе не вышиб. В мои планы это не входит.

Теперь Сева не мог пошевелиться вообще: голова прикреплена к стене накрепко.

А Томский аккуратно вернул на место шуруповерт и снова взял в руки нож.

«Дурак», – успел благодарно подумать Сева.

Приготовился вытерпеть еще одну, несусветную, но краткую боль, а потом – он потеряет сознание. Иначе быть не может. Человеческий организм милосерден. Потерпеть, совсем немного… И потом все, блаженная нирвана.

Он сжал зубы, собрал волю в кулак.

Но Томский, видать, прочитал надежду в его глазах. И снисходительно бросил в умоляющее лицо друга:

– Не надейся. Убивают кровотечение и шок. Но рану я тебе прижег, а дексаметазон, чтобы ты боль вытерпел, – сейчас вколю. Так что будешь чувствовать все до мельчайших деталей.

В безжалостных глазах Томского отразилась блестящая сталь ножа, и программист с удовольствием нанес своей жертве новый удар.

Ох, если бы Сева мог рассказать! Если бы только мог, если бы Томский ему позволил!

Он не хотел, в самом страшном кошмаре не представлял, что убьет Леночку и Кнопку. Он затевал всего лишь игру . Ну ладно, не игру. Испугать думал. Предупредить. Может, немножечко заработать. Кто знал, что все пойдет настолько не по плану?

Если бы Томский не помешался на своем чудо-доме!

…Сева не понимал, не понимал решительно: как можно растрачивать гений, истинный гений на столь примитивные глупости. Самому рисовать планировку. Придумывать, как сэкономить электроэнергию. Стройматериалы самолично закупать!

Но Томский советы и упреки друга слушать не желал. Он хочет лучший в мире, самый необычный дом. И он его получит.

Деньги у программиста были.

Смог с предыдущих, удачно проданных компьютерных игр подкопить.

А что Севе делать? Львиная доля прибыли доставалась творцу. Он – жалкий помощник – лишь комиссию получал.

В руках у него, правда, все бразды правления их общей фирмой. Подконтрольный бухгалтер, электронная подпись, доступ ко всем корпоративным финансам. Но только с тех пор, как Мишаня увлекся своим строительством, денег на счетах фирмы не прибавлялось. Зато улетали они – на налоги, зарплаты, взятки – словно ветер стремительный.

И вместе с ними уносило теплые чувства к когда-то другу .

Наверно, стоило банально разойтись миром. Но слишком жаль Акимову стало тех долгих лет, что он положил на служение Томскому.

И обидно, что разбогатеть – на талантах программиста – ему так и не удалось.

Нет. Они, несомненно, разбегутся. Но прежде он должен получить свои дивиденды. Полной горстью.

Забрать свой профит с того, что нянькался с Мишаней. Терпел его мании и депрессии. Направлял. Успокаивал. Приносил на блюдечке с каемочкой клиентов. Деньги. Бытовые вопросы решал.

Но добром ведь Томский ему не заплатит.

А как выбить?

Хитрой комбинации, «чтоб сам отдал», у Севы не придумывалось никак.

Но дьявол велик. И охотно помогает – тем, кого гложет обида и зависть.

Однажды поздно вечером Сева, полностью в мрачных мыслях, возвращался из офиса.

У светофора начал дисциплинированно тормозить на желтый. На красный – остановился. А через две секунды ему въехали в зад. Удар оказался приличный: Акимов разбил нос о руль, в шее что-то хрустнуло, ребра отозвались болью. Хорошо хоть, что подушки безопасности не сработали.

Он, пошатываясь (в глазах плыло), вышел из своего «Мерседеса».

А сзади – ну точно как в народной байке – не «Запорожец», правда, но дряхленькая «копейка». «Морда» разбита полностью. Из-за руля никто не выходит – трясется, видно, водила от страха, что сейчас ему на голову бейсбольная бита обрушится.

«Если сейчас из развалины вылезет старичок – сам начну смеяться», – решил Сева.

Его накрыло эйфорией – головой, видно, стукнулся сильно.

Однако из разбитого авто-дедушки выбрался совсем молодой парень. Руки ходуном ходят, глаза дикие. Голову в плечи втянул, на Акимова смотрит с ужасом неприкрытым.

На сервисе слесари – столь же юные парни – называли Севин пятнадцатилетний «Мерседес» хламом. Но водителю «копейки» с нестоличными номерами, похоже, казалось, что попал он на многие, многие миллионы.

– Дяденька, – трясущимися губами выдавил парень, – простите!

Глаза у него косили. И алкоголем несло – за версту.

Сева улыбнулся парню (эйфория не отпускала):

– Ты, придурок, хоть сам понимаешь, что натворил?

А тот перед ним на колени бухается, руки заламывает:

– Дяденька! Только папе не говорите!!!

Тут Акимов не удержался, стал хохотать:

– А мамке можно?

– А мамке по фигу, – поморщился парень.

И к Севиной руке тянется, пытается поцеловать.