Роберт Маккаммон - Всадник авангарда

В доме было темно — ни огонька. Мэтью стоял здесь, как и в прошлую ночь, около часа пополуночи, но сегодня коренным образом отличалось от вчера: примерно сорок минут назад перед домом остановилась карета, запряженная четверней. Наверху кареты был закреплен деревянный черный ящик пяти футов в длину, трех футов в ширину и примерно столько же в высоту. Морской рундук, подумал Мэтью. Такой привычно видеть в капитанской каюте. Двое приехавших с экипажем крупных мужчин с трудом сгрузили ящик, и оба липовых Мэллори вышли из дому, чтобы помочь им. Через некоторое время ящик удалось затащить в дом, и дверь закрыли. Внутри дома двигались фонари. Потом Мэтью остался смотреть, что будет дальше, и чувства его были обострены сознанием, что фальшивым Мэллори не нужны свидетели того, что здесь происходит. Что бы ни происходило.

Наутро серого, мрачного дня после решительного расставания с Берри Мэтью направился в офис в номере седьмом по Стоун-стрит, имея в виду некоторую работу. По крутой и узкой лестнице он поднялся на чердак, где располагался офис двух нью-йоркских проблеморешателей, а также — если кто верит — изредка появлялись призраки двух кофеторговцев, убивших друг друга по эту сторону темного стекла и продолжающих свою нескончаемую вражду по ту его сторону. Да, если кто верит. Честно говоря, Мэтью неоднократно слышал удары и падения, иногда эхо ругательств, плывущее в воздухе, но это давно стало привычными звуками дома номер семь. Кроме того, Мэтью привык к этим духам, если они действительно пребывали здесь и все еще продолжали мериться кофейными зернами. Да и вообще, достаточно было громко и уверенно приказать: «Тихо!» — как порядок восстанавливался. На некоторое время.

Сегодня утром Мэтью совершенно не волновали никакие духи, а интересовал его вполне живой и крупный, иногда чуть грубоватый человек, сидящий за письменным столом и пишущий письмо некоему мистеру Седжеворту Присскитту из Чарльз-Тауна, который…

— …просит курьера для сопровождения его дочери Пандоры на ежегодный бал цицероновского общества в конце марта, — пояснил Хадсон.

— Наверняка она — ну, скажем, не слишком блещет красотой, если отцу приходится нанимать платного сопровождающего. — Он нахмурился. — Любопытно, что это за цицероновское общество. Не слыхал о нем?

— Нет. — Мэтью аккуратно повесил касторовый плащ на крюк.

— Возьмешься за эту работу? Плата хорошая.

— Нет.

— Совсем не интересно?

И даже очень, но он уже на задании.

— Абсолютно, — соврал он.

— Врун. — Грейтхауз дописал письмо. — Ладно, что у тебя на уме?

— Да ничего особенного. Если не считать того, что поджигают дома и рядом пишут мое имя.

Грейтхауз хмыкнул, улыбнулся.

— Зато хоть пишут без ошибок. Так что подними свою физиономию с пола и хоть изредка улыбайся, ладно?

Мэтью прошел мимо укрощенного огня в небольшом камине, сложенном из грубого камня, серого и коричневого. Остановился возле пары окон, откуда открывался вид на Нью-Йорк к северо-западу, широкую реку и коричневые утесы да серые холмы Нью-Джерси. Кораблик с грузовыми контейнерами на палубе шел по реке к северу, ветер широко разворачивал его коричневые паруса. Лодка с двумя рыбаками, спиной к спине. «Как мы с Хадсоном», — подумал он, обозревая эту картину. Крючки глубоко в воде, и понятия не имеем, что там может клюнуть.

— Это уже становится обыденным, — прокомментировал Хадсон.

— Что «это»?

— Твоя безрадостность. Почему бы тебе не поехать в Чарльз-Таун? Садись на пакетбот, сопроводи Пандору Присскитт на бал. Ну? Развлекись для разнообразия.

Мэтью неопределенно хмыкнул, но ничего не ответил. Он глядел на рыбаков и думал, какими словами начать свой рассказ. Он решил, что это должно быть: «За пожарами — рука Мэллори. Я знаю, что это правда. И не хотел тебя в это втягивать, но…»

— Мэтью! — произнес Грейтхаузе нажимом, и младший партнер отвлекся от своих мыслей. — Хочу спросить тебя, что ты думаешь про Эбби Донован?

Вопрос был настолько неожиданным, что Мэтью ничего не пришло в голову.

— Только начистоту, — поторопил его Грейтхауз. — Честно мне скажи, что ты думаешь. — Мэтью продолжал колебаться, и Грейтхауз нетерпеливо кивнул: — Ну же!

— Ну… я думаю, что она…

— Да, и тут ты прав! — Улыбка Грейтхауза стала бы еще шире, будь это возможно. Он, рискуя опрокинуться, откинулся на спинку кресла. — Адская женщина, скажу я тебе! — Мэтью подумал, что при попытке улыбнуться еще шире он бы челюсть вывихнул. — Именно так! И она добрая, Мэтью. По-настоящему. Ангел. Но когда надо… бывает такой чертовкой… эх, сказал бы я тебе!

— А я не стал бы слушать.

— Да не будь ты таким чопорным! Тебе двадцать три или пятьдесят три? Иногда я даже сомневаюсь. Да, но я про Эбби. Мы с ней очень здорово ладим, Мэтью. Очень здорово. Я тебе скажу, что когда я с ней, то не могу точно понять, где кончается она и начинаюсь я. Ты меня понимаешь?

Глядя в усмехающееся лицо Хадсона Грейтхауза, с черно-серой бровью, пересеченной неровным шрамом, Мэтью отлично понимал своего партнера по разрешению проблем. Хотя Грейтхауз на своем веку получил уже свою долю женского внимания (и наверняка еще десяток-другой чужих долей впридачу), он стремительно влюблялся в Эбби Донован. И его не волновало, что шрам на левой брови остался от разбитой чашки, брошенной его третьей женой. Не волновало, что еще у него имеются шрамы на сердце, оставленные женщинами, и еще больше шрамов, оставленных им у них в сердцах. И вообще ничего Хадсона не волновало, потому что он влюблялся.

— Понимаю, — сказал Мэтью, этим единственным словом отбрасывая все, что хотел сказать партнеру и другу, потому что это уже не его дело. Сегодня — а может, и завтра, и послезавтра, его дело — любовь.

— Всякое может случиться, — последовала новая реплика восторженного мальчишки, внезапно возникшего там, где только что сидел тертый и битый жизнью мужик. — Я серьезно, Мэтью. Всякое может произойти.

— Ты имеешь в виду… свадьба?

От запретного слова, казалось, паруса этого большого корабля слегка сдулись, и заморгал он так, словно только что получил мокрой тряпкой по морде, но тут же оправился от этого грубого вторжения реальности.

— Адская женщина, — повторил он, будто Мэтью необходимо было еще раз это услышать.

Но Мэтью прежде всего надо было разобраться с адской женщиной с Нассау-стрит и ее не менее адским партнером. Должно быть, какая-то тень прошла по лицу Мэтью, потому что настроение Грейтхауза изменилось так же быстро, и он спросил с искренним участием:

— Ты хотел мне о чем-то рассказать?

Мэтью покачал головой.

— Брось, дружище. Не волнуйся ни о чем, в конце концов все выяснится. — Грейтхауз взял перо и продолжил дальше писать мистеру Седжеворту Присскитту письмо, с сожалением отказывая в его просьбе. — Это наверняка псих. Или кто-то затаил на тебя камень за пазухой. Знаешь, хоть пока и неясно, чем они разносят дома на куски, но лучше не допускать, чтобы это легло на тебя тяжким бременем, потому что именно этого они и добиваются.