Роберт Маккаммон - Всадник авангарда

И понял, что это сказано человеком, знающим, насколько трудно сыну фермера вырасти выше кучи свиного навоза.

Выйдя к штирборту, Мэтью и Берри обратили внимание на какую-то суматоху среди матросов, проследили за указующими пальцами и направлением жадно ждущих взглядов — в переплетение снастей «Летуньи». Там карабкались вверх и перескакивали в джунглях веревок и сеток две фигуры, а паруса тем временем выгибались и надувались свежим ветром, будто рвались прочь с мачт. На палубе мрачного вида матрос держал черный ящик, и другие матросы бросали туда монеты, и стоящий рядом оборванец с деловым видом записывал взносы в бухгалтерскую книгу. А наверху двое ухватились за канаты и начали раскачиваться от мачты к мачте, и на палубе одни радостно вопили, другие же презрительно завывали. Мэтью понял, что наблюдает не только соревнование двоих в лазании по такелажу, но и ставки на то, кто из них победит, хотя непонятно было, где та финишная черта, которую надо пересечь для победы. По воплям и достаточно грубым подбадривающим крикам, полным самых грязных выражений, он решил, что если требуется обойти корабль несколько раз по обеим мачтам, то соревнуются не только в быстроте и ловкости, но и в выносливости.

Вдруг его поразило воспоминание. Воспоминание об ирокезе, которого называли Прохожий-По-Двум-Мирам и который так помог ему в охоте на Тирануса Слотера. Прохожий говорил о том, какое было когда-то пари в группе богатых англичан, чтобы…

Предложили выбрать троих детей, говорил Прохожий, и отправить их на большой облачной пироге, каких много качается на водах Филадельфии. Выбрали Проворного Скалолаза, Красивую-Девочку-Которая-Сидит-Одна, а третьим был я. Нам троим и всему племени было сказано, что мы увидим мир Англии и город Лондон своими глазами, а когда вернемся — через два года — сумеем объяснить нашему народу, что мы видели. В надежде, как сказали эти люди, создать связь между нами как братьями.

Душа моя вянет при воспоминании о том путешествии, говорил Прохожий.

Глядя на гонку, развернувшуюся в такелаже высоко над головой, Мэтью понял, что завело его мысль в эту сторону.

Проворный Скалолаз не выжил, рассказывал Прохожий. Моряки начали делать ставки, насколько быстро он сможет забраться на оснастку и принести перо чайки, привязанное кожаным ремнем к мачте. А перо вешали все выше и выше. Платили мальчику мятными леденцами. Когда он упал, у него во рту как раз был очередной.

Матросы завопили — один из гонщиков сорвался, но упал в страховочную сеть. Снова залез по ближайшему канату, безразличный к тому, что только что едва ушел от смерти.

Когда мы добрались до Англии, — вспомнил Мэтью слова Прохожего, — Красивую-Девочку-Которая-Сидит-Одна забрали какие-то двое. Я сколько мог держал ее за руку, но нас разлучили. Ее посадили в ящик с лошадьми. В карету. И куда-то увезли. Я до сих пор не знаю, куда. А меня посадит в другую карету, и я почти десять лет не видел никого из своего народа.

Мэтью вспомнил окончание рассказа. Как индеец в нескольких пьесах играл «благородного молодого дикаря», а потом его фортуна переменилась, новизна краснокожего из Америки потускнела на лондонских сценах, и он оказался Индейским Дьяволом в странствующей ярмарочной труппе, а потом вернулся к своему племени. Став грустным и мудрым. И — как он сам говорил — безумным.

Гонщики наворачивали круги. Там соскользнет нога на мачте, здесь схватятся за веревку. Двое оказались на одном отрезке рангоута лицом к лицу, схватились в борьбе, не жалея сил. Один из них упал, вызвав громоподобный рев, свалился головой вниз в страховочную сетку в десяти футах над палубой, и таким образом в этой грубой демонстрации искусства передвижения между канатами не была пролита кровь и кости не сломаны. Похоже, что сбрасывание противника с мачты входило в правила игры, и следующий вопль прославлял победителя. Группа играющих сразу бросилась к ящику — получать свои выигрыши.

— Небесные качели, — раздался голос за спиной Мэтью и Берри. Безошибочно узнаваемый голос. — Так это называется, — пояснил капитан Фалько в ответ на их вопросительные взгляды. — Традиция, освященная временем. Мы уже близки к нашей гавани, и я решил, что ребята заслуживают небольшой награды.

— Насколько близки? — поинтересовался Мэтью.

— Два дня пути. — Янтарные глаза оглядели небо. — Погода устойчивая, ветер попутный. Да, два дня.

— Слава Богу! — выдохнула с облегчением Берри, хотя и преждевременно. — Не могу дождаться, когда же снова встану на твердую землю!

Хотя эта поездка ничуть не напоминала прошлогоднюю пытку переезда из Англии в Нью-Йорк на невезучей «Саре Эмблир».

— Уже скоро, мисс. — Секунду Фалько молча разглядывал Мэтью. Тому подумалось, что капитан пытается принять решение. — Мистер Корбетт, — заговорил наконец капитан. — Не окажете ли мне честь выпить со мной сегодня вечером? Скажем, в восемь склянок, у меня в каюте? Мне есть что с вами обсудить.

— Относительно чего, если я могу спросить?

— Относительно вашего присутствия здесь. И я буду очень благодарен, если вы не упомянете об этом визите никому из прочих ваших друзей.

— А, понимаю.

— Нет, вы не понимаете, — поправил его Фалько голосом, ставшим чуть-чуть суровее. Он посмотрел вверх, как делал по сто с лишним раз за день, оценивая изменение ветра в парусах. — Два дня пути, — повторил он. И снова обратился к Мэтью: — Восемь склянок ровно.

Он отвернулся и пошел заниматься своим делом: управлять судном, зафрахтованным императором преступного мира.

— Войдите, — сказал капитан Фалько, когда на верхней палубе пробили восемь склянок. Мэтью как раз постучал в дверь, декорированную резьбой в виде львиной морды. Если бы лев зарычал при повороте дверной ручки, Мэтью бы нисколько не удивился.

Он шагнул в каюту капитана. Фалько сидел у стола, разжигая глиняную трубку пламенем свечи.

— Садитесь, — прозвучало приглашение, больше похожее на команду.

Фалько выпустил клуб дыма и показал на кресло по другую сторону стола.

Мэтью подчинился. Он увидел на тарелке капитана Фалько рыбьи кости, остатки сухарей и коричневой подливки. На тарелке поменьше лежали ломтики лайма. Еще на столе стояли два деревянных стакана и приземистая «луковица» — стилизованная бутылка темного стекла. Мэтью быстро оглядел капитанскую каюту. Расположенная у кормы «Летуньи», она имела шесть задраенных иллюминаторов с жалюзи, сейчас открытыми, в которые было видно море и утыканное звездами небо. Сама каюта, однако, была ненамного больше, чем у Мэтью. Дубовый комод с ящиками, на нем зеркало и умывальник. На письменном столе серая промокательная бумага, гусиное перо и чернильница, готовые к работе. Кровать — нет, скорее койка с тоненьким матрасом — заправлена так, что ее коричневая ткань едва не лопалась от натяжения. С крюков потолочных балок свисали фонари, освещая мир капитана. Фалько затянулся трубкой, и Мэтью ощутил густой приятный аромат виргинского табака.