Myriad, SadSonya - Червь

Он снова посмотрел в окно, на угол дома, куда падал свет уличного фонаря. Он бы заметил, как она подходит к дому. Но там было пусто.

Второй вариант был немногим лучше. Он знал, что над Тейлор издеваются. Денни узнал об этом в январе, когда его малышку забрали из школы в больницу. Не в скорую помощь, а в психиатрическое отделение. Она не назвала имён, но под влиянием успокоительных призналась, что над ней издеваются. В её словах был намёк на то, что их было несколько, это не был единственный недоброжелатель. С тех пор она не разговаривала на эту тему — как об этом конкретном случае, так и вообще об издевательствах. Если он пытался поднять эту тему, она напрягалась и еще больше замыкалась в себе. Он смирился, надеясь, что она всё расскажет в своё время, но проходили месяцы без каких-либо намёков или подсказок.

Денни мало что мог сделать. Он грозился подать в суд на школу из-за того, что его дочь довели до больничной койки, но школьный совет оплатил счета за лечение, и ему пообещали, что его дочери уделят особое внимание и не допустят в дальнейшем повторения ужасных событий. Это ненадёжное обещание, данное хронически перегруженным персоналом, его не успокоило. Он пытался перевести её в другую школу, но правила и положения о максимальном времени в пути между домом и школой не позволили это сделать. Единственной другой школой на допустимом расстоянии от дома Тейлор была Старшая школа Аркадия, настолько переполненная, что в очереди с просьбой о переводе стояло более двухсот человек.

И теперь, зная, что его дочь исчезла посреди ночи, он не мог избавиться от мысли, что хулиганы, возможно, выманили её из дома шантажом, угрозами или пустыми обещаниями. Он знал только об одном инциденте — о том, который привел её в больницу. Но об этом невозможно было не узнать. Подразумевалось, но никогда прямо не говорилось, что издевательства происходили и до этого случая. Он мог представить, как эти парни или девушки, мучившие его дочь, спорят друг с другом, изобретая всё новые и новые способы унизить её или причинить ей вред. Тейлор об этом никогда не говорила, но обращение с ней, похоже, было настолько грубым, настойчивым, и пугающим, что даже Эмма, её лучшая подруга, перестала с ней общаться. Это его изводило.

Бессилие. Денни был беспомощен в то время, когда ей была нужна его помощь. Он ничего не мог сделать. В два часа ночи он позвонил в полицию, усталый дежурный объяснил ему, что полиция не может ничего сделать на основании голословных утверждений. Если через двенадцать часов его дочь всё ещё не придёт, ему нужно будет снова им позвонить. Всё, что ему оставалось — ждать и молиться всем сердцем, чтобы телефон не сообщил голосом полицейского или врача о том, что случилось с дочерью.

Лёгкое движение воздуха в доме означало, что кто-то открыл дверь на улицу, и выпустил немного тепла, затем раздался приглушённый шум, когда дверь на кухне снова закрылась. Денни Эберт почувствовал трепет облегчения в сочетании с малодушным страхом. Если он спустится, то в каком состоянии увидит дочь? Окажется ли она расстроена или ранена? Или его присутствие сделает ситуацию ещё хуже, отец увидит её страдания после издевательства хулиганов? Она всеми способами, кроме прямых высказываний, сообщала, что ему не нужно так поступать. Её мимика и жесты умоляли об этом, она отводила глаза, прерывалась на середине фразы, оставляя многое недосказанным. Она просила не видеть, не расспрашивать, не давить на неё во всём, что касалось темы издевательств. Он не мог сформулировать точную причину. Он подозревал, что дом был для неё убежищем от издевательств, а если он признает их существование, то они и тут обретут реальность, и ей уже некуда будет от них сбежать. Возможно, что причиной был стыд, и дочь не хотела выглядеть настолько слабой в его глазах — он очень надеялся, что дело не в этом.

Поэтому он ещё раз провёл пальцами по волосам и сел на угол кровати, положил локти на колени, сложил руки за головой и уставился на закрытую дверь своей спальни. Он внимательно прислушивался к каждому звуку. Дом был старым, да и сама постройка была не лучшего качества. Стены были тонкими, и конструкция дома способствовала распространению любого звука. Тихий скрип закрывающейся двери внизу. Ванная? Это не мог быть подвал, ей незачем туда идти, и это не туалет, потому что спустя две-три минуты та же дверь снова открылась и закрылась.

Затем что-то стукнуло по столу на кухне и раздался скрип половиц. Через пять или десять минут после её прихода ритмичный скрип лестницы выдал, что она поднялась наверх. Денни подумал, что мог бы шумно прочистить горло, показывая ей, что он не спит и готов с ней поговорить, если она постучит в дверь, но потом решил этого не делать. Он подумал, что это трусость, будто его действия могли превратить его страхи в реальность.

Её дверь закрылась осторожно, слабейший удар двери о дверную раму был почти беззвучным. Денни резко встал, открыл свою дверь, готовый пересечь зал и постучать в комнату дочери. Чтобы убедиться, что она в порядке.

Его остановил запах тоста с джемом. Она перекусила после ночной прогулки. Он почувствовал огромное облегчение. Невозможно, чтобы его дочь — ограбленная, замученная или униженная — вернулась домой и просто приготовила себе тост с джемом, чтобы перекусить. У Тейлор всё в порядке, или, во всяком случае, настолько в порядке, что можно предоставить её самой себе.

Он облегчённо выдохнул и вернулся в свою комнату, чтобы сесть на кровать.

Облегчение сменил гнев. Он разозлился на Тейлор, ведь она заставила его волноваться, а затем даже не заглянула к нему, не сообщила, что у неё всё хорошо. Его крайне возмущал этот город, где ни люди, ни окрестности не вызывали доверия. Он ненавидел негодяев, которые преследовали её. В основе всего лежало разочарование в самом себе. В этой ситуации единственным, на кого он мог повлиять, был он сам, но Денни Эберт не смог ничего изменить. Он не нашёл ответов на свои вопросы, не остановил мучителей дочери, не защитил её. Но хуже всего была мысль о том, что такое могло происходить и раньше, но он просто спал и ни о чём не беспокоился.

Он остановил себя — не вошёл в комнату дочери, не стал кричать на неё и требовать ответы, даже если желал этого всем сердцем. Где она была, что делала? Она не пострадала? Кто её мучители? Он понимал, что, если будет требовать от неё ответы и разозлится на неё, это принесёт больше вреда, чем пользы и, возможно, разорвёт любые доверительные отношения между ними.

Отец Денни был сильным, плотного телосложения, но Денни не унаследовал эти его черты. Денни был типичным ботаником — этот термин тогда был ещё в новинку — хрупким, неловким, близоруким, он носил очки и имел ужасный вкус в одежде. Что он унаследовал, так это отцовскую знаменитую вспыльчивость. Он моментально распалялся и пугал людей своей яростью. В отличие от своего отца, Денни лишь дважды кого-то ударил, оба раза — когда был совсем молодым. Тем не менее, как и его отец, он запросто мог сорваться и наговорить такого, что попавшего под руку человека потом трясло от пережитого. Денни пытался вспомнить тот момент, когда он осознал себя мужчиной, взрослым, когда он поклялся себе, что не даст волю гневу в присутствии членов семьи. Он не допустит, чтобы его дочь унаследовала склонность к вспышкам ярости, как это произошло с ним.