Дэн Симмонс - Мерзость

— Джейк, разве ты не заметил баллоны у Зигля и остальных немцев, которых мы только что застрелили? — спросил Дикон. — Это наши аппараты — конструкции Жан-Клода. Наверное, немцы взяли их на складе в базовом лагере. По всей видимости, при подъеме по Северо-Восточному хребту они использовали не больше двух полных баллонов… что дает нам как минимум восемь дополнительных баллонов. Полных.

Тогда я понял: мы находимся в уникальном положении, гораздо лучшем, чем Мэллори и Ирвин в последний день их жизни. Им пришлось подниматься из шестого лагеря на высоте 27 000 футов, имея при себе по два или три баллона на каждого. И аппараты у них были гораздо тяжелее. Мы уже поднялись на вторую ступень — до вершины осталось два часа пути и всего 800 футов по вертикали. У нас не только достаточное количество кислородных аппаратов, но и «большая палатка Реджи», которую мы притащили с собой… и которая нам пригодится, если внезапное ухудшение погоды заставит нас разбить лагерь. Для всех предыдущих экспедиций бивуак на высоте больше 27 000 футов означал неминуемую гибель. Для нас — с большой палаткой, одеждой на гусином пуху и запасом «английского воздуха» — это будет просто очередным рекордом. Одним из многих, которые установила экспедиция Дикона — Бромли-Монфор — Пасанга — Перри — Клэру.

От воспоминаний о Же-Ка и о его задорном стремлении подняться на эту проклятую гору у меня выступили слезы, которые тут же замерзли на ресницах.

— Я тоже хочу пойти, — просипел я. — Мы все пойдем. Вместе ступим на вершину.

— Нет, — сказал Пасанг. — Мистер Перри — прошу меня извинить, сэр, — вы потеряли не очень много крови, когда выкашляли отмороженную слизистую оболочку глотки; но продолжение подъема еще несколько часов или даже дней на такой высоте может стать причиной легочной эмболии — в лучшем случае. Еще одну ночь на этой высоте вы не переживете.

— Я рискну, — с трудом выговорил я, уже чувствуя, как внезапно навалившаяся сонливость пытается уложить меня на заснеженную скалу.

— А мы можем подняться на вершину и вернуться до наступления ночи? — спросила Реджи. — Или придется ставить мою палатку на открытом месте, например у грибовидного камня?

Дикон вздохнул и покачал головой.

— Я собираюсь пойти один. И не намерен возвращаться.

Я хотел закричать, но боль в горле была слишком сильной. Вместо этого я вдохнул кислорода.

— Вы собираетесь совершить самоубийство, чтобы забраться на эту гору? — вскрикнула Реджи. — Тогда вы трус, несмотря на то, что рассказывал мне кузен Чарльз, несмотря на все ваши блестящие медали!

Дикон улыбнулся.

«Что тут смешного?» — помнится, подумал я. У меня из головы не выходило шипение, которое издал баллон с кислородом за спиной Же-Ка, когда пуля прошла через его тело, а потом через металлический корпус баллона. Как будто душа Жан-Клода покидала тело.

— Если подняться на вершину и не спуститься — это не самоубийство, то что? — не отступала Реджи. У нее был такой вид, словно она готова его ударить.

— Помните, в Сиккиме ко мне приходил Кен?.. — спросил Дикон.

— К. Т. Овингс! — прохрипел я. — Он-то тут при чем, черт побери?

— Совершенно верно. Кен жил в Непале на собственной ферме в долине Кхумбу у южных отрогов Эвереста с тех пор, как после войны решил удалиться от мира. Он по-прежнему пишет стихи, просто никому не показывает. И он по-прежнему альпинист, только теперь никто не знает о его восхождениях.

— Вы говорите, — язвительно сказала Реджи, — что ваш приятель Кен Овингс поднялся на Эверест и будет ждать вас на вершине с аэропланом или чем-то подобным?

— Не так эффектно, Реджи, — усмехнулся Реджи. — Но Кен разведал подходы, седла и гребни с другой стороны Эвереста — с юга — и обещал мне, что он вместе с несколькими шерпами оставят вешки на тропе и мосты через расселины внизу, на леднике Кхумбу. Он говорит, что это, скорее всего, самая сложная часть маршрута, хотя и самая близкая к базовому лагерю на южной стороне.

— На южной стороне нет никакого базового лагеря, — прокаркал я. Звук был такой, будто кто-то скреб когтями по классной доске.

— Уже есть, Джейк, — возразил Дикон. — Кен уже неделю или даже больше поднимается оттуда, чтобы ставить для меня веревки и палатки на Южном седле. — Он посмотрел на Реджи. — Для нас.

— Южное седло, — повторил я, морщась от боли. За последние девять месяцев я столько раз слышал фразу «Северное седло», что мне просто не приходило в голову, что у Эвереста может быть Южное седло — или что это словосочетание вообще может что-то означать.

— Непал закрыт для иностранцев, — сказала Реджи. — Вас посадят в тюрьму, Ричард.

Дикон еще раз покачал головой.

— У Овингса там есть друзья. На его ферме в долине Кхумбу работают больше ста местных жителей, и он уважаемый человек. Кен принял буддизм в тысяча девятьсот девятнадцатом — по-настоящему, а не так, как я, медитировавший утром, а днем стрелявший в немцев, — и многие в Непале считают его святым. Он меня пристроит.

Реджи долго смотрела на него, не говоря ни слова.

— Почему вы хотите скрыться от всего, Ричард? Оставить все, что вам знакомо?

Дикон тоже помолчал, а когда заговорил, голос его звучал хрипло:

— Мне кажется — как вы однажды прекрасно выразились, Реджи, — что мир устал от меня, и не только в буддистском понимании. Все лучшее, что было во мне, так и не вернулось с войны.

Реджи потерла щеку и посмотрела на белую пирамидальную вершину, сверкавшую над головой Дикона.

— Я исполняла свой долг — Бромли и гордого бритта, — с тех пор, как в девять лет приехала в Индию, — сказала она. — Я стала управлять чайной плантацией в четырнадцать и продолжаю управлять ею до сих пор. Доходы от этой плантации поддерживают дом Бромли в Англии. Когда мне было двадцать шесть, я вышла замуж за старика, которого не любила — ради денег и сохранения плантации. Лорд Монфор умер, прежде чем я успела узнать его… а он никогда даже не пытался узнать меня. Я устала исполнять долг.

— О чем вы, Реджи? — спросил я.

— О том, что хотела бы взойти на вершину Эвереста и не отказалась бы потратить пару лет на знакомство с запретным Непалом, Джейк.

— Я пойду с вами, миледи, — сказал доктор Пасанг.

Реджи коснулась его руки.

— Нет, друг мой. На этот раз вы не пойдете со мной. Джейку нужно в базовый лагерь и в Дарджилинг. Мы должны передать эти фотографии куда нужно. Я никогда вам не приказывала, мой дорогой Пасанг, и теперь лишь прошу вас сопроводить Джейка вниз и вернуться на плантацию, а я пойду своим путем.

У Пасанга был такой вид, словно он собирался вступить в спор, но затем шерпа молча опустил голову. Его темные глаза влажно заблестели — наверное, от ветра.

— Вы знаете, где хранится мое завещание, — говорила Реджи, пока я снова прильнул к кислородной маске. — Вам известен шифр сейфа. Плантацию я оставила вам и вашей семье, Пасанг. В завещании есть один пункт. Дополнение, которое гласит, что в случае моей смерти или исчезновения третья часть доходов с плантации должна по-прежнему поступать к леди Бромли в Линкольншире… до самой ее смерти. После этого все доходы принадлежат вам, и вы вольны распоряжаться ими по своему разумению, мой дорогой Пасанг.