Дэн Симмонс - Мерзость

«Выполню несложную трахеотомию» — значение этих трех слов я осознал значительно позже.

— А если это не поможет, доктор Пасанг? — Мой хриплый, жалобный голос подозрительно напоминал плач.

— Тогда, чтобы предотвратить коллапс легкого, я проделаю маленькое входное отверстие вот тут, снова наполню воздухом спавшееся легкое, и вы сможете дышать. — Он ткнул пальцем в левую сторону груди. — В данном случае нам тоже прекрасно подойдут трубки и шланги. Единственная проблема — простерилизовать их в этих условиях, при низкой температуре кипения воды.

Я посмотрел на свою грудь. Дырка с торчащим из нее резиновым шлангом от кислородного аппарата? Чтобы впускать через нее воздух? Надуть мое спавшееся легкое?

Приподняв повыше кислородный аппарат у себя за спиной, я подтянул лямки, приготовил кислородную маску и сказал, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо:

— У меня хватит сил, чтобы спуститься.

Маршруты на Эвересте, подъем по которым занимает несколько дней — или даже недель, — при спуске можно преодолеть (по крайней мере, до лагерей на леднике, а во многих случаях даже до базового лагеря) за несколько часов. За полдня.

Но это при наличии закрепленных веревок. Мы сняли большую часть перил, чтобы затруднить восхождение немцам. Кроме того, избавились от вешек и флажков, позволявших отличить проложенную наверх… или вниз тропу от опасных тупиков в снежном поле вертикального ущелья, оканчивающихся обрывом на ледник Ронгбук или Восточный Ронгбук.

Пасанг, похоже, знал дорогу. Облака теперь плотно сомкнулись вокруг нас, и колючие снежинки врезались в крошечные открытые участки щек рядом с кислородной маской. Я поставил регулятор на максимум, 2,2 литра в минуту — Пасанг большую часть пути вообще обходился без кислорода, — но мое распухшее горло просто не пропускало достаточно воздуха в легкие. И каждый вдох сопровождался жуткой болью.

В эти часы происходили поистине странные вещи.

Когда мы пришли на место нашего пятого лагеря — немцы зачем-то сожгли оставшуюся палатку Уимпера, — Пасанг посадил меня на камень рядом с пепелищем и привязал мою страховочную веревку к камню, словно я был ребенком или тибетским пони, который может убежать. Сам он отправился на поиски кислородных аппаратов и запаса продуктов, которые мы спрятали среди камней к востоку от лагеря, ближе к Северной гряде. Если только Зигль и его друзья не нашли и не присвоили их.

Пока я сидел там, время от времени снимая кислородную маску в отчаянных и бесплодных попытках втянуть в себя больше воздуха и кислорода из разреженной атмосферы, по снежному склону спустился Жан-Клод и сел на камень рядом со мной.

— Я так рад тебя видеть, — прохрипел я.

— И я рад тебя видеть, Джейк. — Он улыбнулся мне, наклонился вперед и опустил подбородок на рукавицы, обхватившие лопатку ледоруба. У него не было ни кислородного аппарата, ни маски. Я подумал, что они, наверное, слетели, пока он падал на ледник.

— Погоди, — сказал я, пытаясь мыслить ясно. Я знал, что здесь что-то нелогично, но не мог сказать, что именно. — Откуда у тебя ледоруб? — наконец спросил я. — Я видел его привязанным к рюкзаку Реджи, когда они с Диконом пошли к вершине.

Жан-Клод показал мне светлую деревянную рукоятку ледоруба. На ней были три зарубки на расстоянии примерно трети от головки.

— Я взял ледоруб Сэнди Ирвина оттуда, где ты оставил его на камне, — ответил Же-Ка. — Сэнди сказал, что не возражает.

Я кивнул. Это все объясняло.

Наконец я набрался смелости и спросил:

— Каково это, быть мертвым, друг мой?

Же-Ка характерным галльским жестом, к которому я привык, пожал плечами и снова улыбнулся.

— Être mort, c’est un peu comme être vivant, mais pas si lourd, [62] Быть мертвым — примерно то же, что быть живым, но гораздо проще (фр.) . — тихо ответил он.

— Я не понял. Можешь перевести, Же-Ка?

— Конечно, — сказал Жан-Клод. Вонзив клюв ледоруба глубоко в снег, чтобы на него можно было опереться, он повернулся ко мне. — Это значит…

— Джейк! — Голос Пасанга доносился из-за снежной пелены.

— Я здесь! — прохрипел я, стараясь не закричать от боли в горле. — Я здесь с Жан-Клодом.

Же-Ка достал часы из кармана пуховика Финча.

— Мне нужно идти вперед и разметить маршрут для вас с Пасангом. Поговорим позже, мой дорогой друг.

— Ладно, — согласился я.

Из снежного вихря вынырнул Пасанг с двумя полными кислородными баллонами и еще одной брезентовой сумкой с едой и другими необходимыми вещами.

— Я вас плохо слышал, мистер Перри. Что вы только что крикнули?

Я улыбнулся и покачал головой. Боль в горле была слишком сильной, и испытывать ее еще раз совсем не хотелось. Пасанг вставил запасной баллон в раму у меня за спиной, снова установил регулятор расхода на максимум, убедился, что воздух идет по трубкам, и помог мне прикрепить ремешок кислородной маски к кожаному мотоциклетному шлему.

— Становится холоднее, — сказал он. — Мы должны идти, пока не доберемся до четвертого лагеря на Северном седле. Вы не возражаете, если мы пойдем в связке… короткой… пятнадцать футов? Мне нужно вас видеть — или слышать, если понадобится помощь — даже при такой метели.

— Конечно, — сказал я, не снимая маски с трубками и клапанами. Пасанг почти наверняка не мог ничего понять. Он привязал короткую веревку, и я встал, покачнулся, потом с помощью шерпы восстановил равновесие и двинулся в сторону крутой Северной стены, а не Северного гребня. Пасанг остановил меня, похлопав по плечу.

— Наверное, мне лучше идти впереди, мистер Перри.

Я пожал плечами, пытаясь в точности повторить типично французский жест Же-Ка, — но, конечно, не смог. Поэтому просто стоял, притопывая замерзшими ногами, и ждал, пока Пасанг передаст мне веревку, а потом пошел за ним, стараясь не отставать.

Северный гребень состоял из наклонных плит, по большей части покрытых снегом. Я почти забыл об этом. Если Реджи и Дикон прошли траверсом к Южной вершине и ниже — спустились по веревке с большой скалы, которую я называл «ступенью К.Т. Овингса» (и улыбался почти тридцать лет спустя, когда ее переименовали в «ступень Хиллари»), — то теперь они идут по гораздо более удобным, задранным вверх, плитам Юго-Западного гребня Эвереста, спускаясь по этой каменной лестнице к Южному седлу и Западному гребню под ним.

Но возможно ли это? Им нужно было пройти траверсом по заснеженному, острому, как лезвие ножа, гребню между вершинами — его мы видели с нескольких точек при подходе к горе и восхождении. Можно ли по нему спуститься, или это смертельная ловушка, которой стал карниз на Северо-Восточном гребне для Бромли, Курта Майера и Жан-Клода? Нет, только не для Жан-Клода, подумал я. Он знал о ненадежном карнизе и специально толкнул туда Зигля, понимая, что снег не выдержит веса двух человек, даже если один из них маленький и легкий француз.