Дэн Симмонс - Мерзость

Разумеется, наша лестница уже не свисала со 100-футовой вертикальной стены из льда на верхнем участке 1000-футового спуска с Северного седла — мы перерубили ее растяжки, сбросив вниз вместе с несколькими немцами, давным-давно, — но немцы заменили ее альпинистской веревкой толщиной три восьмых дюйма, привязанной к двум новым анкерам, которые они вбили в снег и лед ледовой полки у самого края седла.

Мы с Пасангом добавили третий якорь — наполнили снегом пустой рюкзак, подобранный в четвертом лагере, закопали его как можно глубже и утрамбовали снег над ним, а затем я с помощью глухой петли и запасного немецкого карабина присоединил его к двум другим.

Но мы по-прежнему не доверяли этой чертовой веревке, оставленной немцами. К счастью, у каждого из нас имелась бухта из 120 футов «волшебной веревки Дикона», извлеченная из тайника в четвертом лагере, и теперь мы прикрепили эту веревку к поясу обвязки при помощи узла «восьмерка», а затем я навязал отдельные фрикционные узлы для свободного спуска. У нас с собой больше не было жумаров Жан-Клода. Я пожалел, что не попросил у него пару штук, когда он приходил поболтать со мной в пятом лагере.

Итак, в нашем распоряжении имелись две веревки, одной из которых мы доверяли, так что можно было одновременно спускаться по ледяной стене. Оставалось только достать из сумок валлийские головные лампы и перебрать запас батарей, чтобы найти среди них рабочие.

Затем — на этот раз я сменил Пасанга в роли лидера — мы перелезли, спиной вперед, через край Северного седла и быстро спустились по веревкам с самой горы Эверест к 900-футовому снежному склону, который ждал нас внизу.

Ниже третьего лагеря мы задумались, не остановиться ли на ночлег — у каждого был спальник, — но обоим хотелось продолжить спуск. Даже ночью, когда дорогу между расселинами на леднике будут освещать лишь тусклые головные лампы, мы к рассвету доберемся до базового лагеря — или еще дальше.

Мы только что покинули пустой третий лагерь — Пасанг шел первым, связанный со мной 30-футовой веревкой, — когда я провалился в скрытую под снегом расселину.

Услышав мой крик, Пасанг отреагировал мгновенно — и профессионально, как опытный альпинист, — глубоко вонзив ледоруб в снег у своих ног и приготовившись страховать, так что я пролетел не больше пятнадцати футов. Сам я тоже не выронил ледоруб из рук, и он застрял между стенками расселины над моей головой — надежная опора, пока я свободной рукой навязывал узлы Прусика для подъема.

Но потом я совершил ошибку, когда посмотрел вниз и лампа на моей голове осветила расселину.

В двадцати футах подо мной были мертвые синие лица, десятки лиц с раскрытыми ртами и застывшими, распахнутыми глазами. Мертвые руки с синими ладонями тянулись к моим ботинкам от присыпанных снегом тел.

Я закричал.

— Что случилось, Джейк? — крикнул Пасанг. — Вы ранены?

— Нет, со мной все в порядке, — прохрипел я, напрягая распухшее горло и поврежденную гортань. — Просто тяните меня… тяните…

— А может, вам использовать узел Прусика, а я буду страховать?

— Нет… просто вытягивайте меня наверх… скорее!

Пасанг так и сделал, не обращая внимания на то, что веревка врезается в острый край ледяной расселины. Он был очень сильным. Я освободил свой ледоруб и вырубал опоры для рук. И вот я уже на поверхности.

Я подполз к тяжело дышавшему Пасангу — он вообще не пользовался кислородом, берег все баллоны для меня — и описал то, что видел внизу.

— Понятно, — сказал доктор. — Мы случайно наткнулись на расселину, в которую герр Зигль и его друзья сбросили тела наших шерпов из третьего лагеря.

Меня била дрожь, и я никак не мог ее унять. Пасанг достал из одной из своих набитых до отказа брезентовых сумок одеяло и накинул мне на плечи.

— Вы не хотите… взглянуть? — спросил я.

— Есть вероятность, что кто-то из них жив? — поинтересовался он. В темноте пятна света от головных ламп плясали на груди друг у друга.

Я вспомнил о синих лицах, застывших глазах, окоченевших телах и руках, которые видел внизу.

— Нет.

— Тогда не хочу, — сказал доктор Пасанг. — Полагаю, я отклонился от тропы на несколько ярдов. Вы не могли бы какое-то время идти первым, мистер Перри, чтобы обойти следующие расселины?

— Конечно, — ответил я, вернул на место кислородную маску и занял лидирующую позицию в нашей связке.

Вешек почти не осталось, но немцы Зигля оставили вполне различимые следы в том месте, где между расселинами вилась наша безопасная тропа. Я опустил голову, направив луч лампы на дорогу впереди меня, и сосредоточился на том, чтобы не сбиться с пути, на какое-то время забыв обо всем. Я знал, что если потеряю дорогу, то Жан-Клод вернется и поможет мне.

Второй лагерь на высоте 19 800 футов и первый лагерь на высоте 17 800 футов просто исчезли. Не знаю, что сделали немцы с остатками палаток и грузов, но мы с Пасангом при свете своих ламп не могли найти от них даже следа. А поскольку спускались мы осторожно — хотя истинной причиной было то, что я просто не мог идти быстрее, — то последнюю милю от первого лагеря до базового лагеря на высоте 16 500 футов мы преодолевали при слабом свечении, которое обычно наблюдается перед восходом солнца. Если бы там нас ждали немцы, чего опасался Дикон, то наши шахтерские лампы были в буквальном смысле предательскими, но мы с Пасангом просто не могли остановиться — несмотря на жуткую усталость, — пока не покинем эту проклятую долину.

Я снова и снова представлял Реджи и Дикона, одиноких, возможно больных или раненых, застрявших наверху, в шестом или пятом лагере — совсем в другом мире, не таком, как эта ледниковая долина, — ждущих помощи от нас с Пасангом.

Помощь не придет. Дышать было так трудно, что я едва держался на ногах и все чаще спотыкался, спускаясь по длинному склону морены между нависающими пирамидами кальгаспор и ледяными стенами с обеих сторон. Я не смог бы вернуться и во второй лагерь, даже если бы от этого зависела моя жизнь, не говоря уже о том, чтобы пройти весь ледник.

Мы осторожно вышли из-за гребней морен и ледяных пирамид к тому месту, где был базовый лагерь. Теперь от него ничего не осталось. Все тела убрали, палатки сняли и, скорее всего, сожгли. Словно экспедиции Дикона — Бромли никогда и не было.

Небо начинало светлеть — чернота ночи сменялась серым предрассветным сумраком. Описав широкий полукруг и обойдя то место, где раньше стояли палатки и стены сангха базового лагеря, мы с Пасангом — зачем-то еще в связке — вышли на гравий перед крайними гребнями морены. Выключив лампы, спрятали их в брезентовые сумки, которые теперь закинули за спину, поверх кислородного аппарата. Там у меня были четыре тяжелых кислородных маски и еще куча вещей — от печки «Унна», которая нам так и не пригодилась, до котелков и сковородок, которые мы зачем-то таскали с собой.