Тед Белл - Живая мишень

Недавно назначенный посол США в Италии.

Котсуолдс

Боги никогда не допустят, чтобы на его свадьбе пошел дождь. По крайней мере так командор Александр Хок решил про себя. Прогноз погоды Би-би-си для Котсуолдских холмов предвещал небольшой дождь с субботнего вечера и на протяжении всего воскресенья. Но Хок, стоящий на ступенях церкви Святого Иоанна и купающийся в лучах майского солнца, угадывал погоду лучше метеорологов.

Шафер Хока, Эмброуз Конгрив, также решил, что сегодня прекрасный день. Просто дедуктивный метод, заключил детектив. Половина людей сказала бы, что в это воскресенье было слишком жарко, в то время как другая половина сказала бы, что было слишком холодно. Следовательно, погода была прекрасной. Однако он все же принес с собой большой зонт.

— Ни облачка на небе, констебль, — сказал Хок, с упреком глядя своими пронзительными голубыми глазами на Конгрива. — Я же сказал тебе, что этот чертов зонт нам не понадобится.

Хок стоял в парадной форме офицера Королевского флота, высокий и стройный, как копье. Украшенная орнаментом сабля маршала Нея, подарок умершего деда, отполированная до идеального блеска, висела на его бедре. Его всегда непослушные волосы, черные, как смоль, и вьющиеся, откинуты с высокого лба и приглажены на затылке. Каждая прядь идеально уложена — волосок к волоску.

Хок все это утро был необыкновенно раздражен. Груб. Нетерпелив.

«Куда, — задавался вопросом Конгрив, — делся тот спокойный и беззаботный холостяк?»

Намеренно громко вздохнув, Эмброуз с надеждой поглядел в пока что безоблачное небо. Не то что бы он хотел дождя в этот блистательный свадебный день. Ему было не по душе, что он ошибся с зонтом.

— Ах. Никогда не знаешь, чего ожидать на самом деле, не так ли? — сказал он своему другу.

— Да, так и есть, — ответил Хок. — Иногда и на самом деле не знаешь, чего ожидать, констебль. Кольцо у тебя, осмелюсь спросить?

— У меня, если только оно каким-то волшебным образом не перенеслось вдруг из кармана моего пиджака в параллельный мир за те пять минут, что прошли со времени твоего последнего вопроса. Если нет, то, я полагаю, кольцо все еще у меня.

— Очень смешно. Должно быть, смешно до бесконечности. Почему мы пришли так рано, черт возьми? Даже священника еще нет.

Работник Скотленд-Ярда искоса поглядел на своего друга и, на мгновение поколебавшись, вынул из визитки маленькую серебряную флягу. Отвинтив крышку, он предложил флягу жениху, который явно нуждался в душевной поддержке.

Встав сегодня рано утром, радостный Конгрив позавтракал один и затем убежал в Хоксмурские сады, чтобы немного порисовать. Это было так восхитительно — сидеть на берегу прозрачного ручья. Сирень еще не распустилась, и необыкновенно поздний снег почти растаял. В кронах деревьев только что появился легкий оттенок весенней зелени. Возле старой каменной стены, блуждающей в саду, в изобилии росли нарциссы, сочные, как летние травы.

Он сидел у мольберта, полностью отдаваясь во власть одной из лучших, как он считал, его акварелей, когда воспоминание о произнесенной Хоком фразе ужалило его, как пчела. Хок сказал эту фразу своему старому слуге, Пелхэму, но Эмброуз, задержавшись у полуоткрытой голландской двери, ведущей в сад, подслушал ее.

«Я думаю, что картины Эмброуза не так уж плохи, как выглядят на первый взгляд, разве не так, Пелхэм?»

Конечно, Хок, его самый старый и самый преданный друг, хотел сделать эту насмешку остроумной и забавной, но все же… В это время одинокая капля дождя брызнула на картину и прервала его мечтания.

Он осмотрелся. На западе выстроилась внушительная вереница густых фиолетовых облаков. И это сегодня не будет дождя? Он вздохнул. Жирная дождевая капля не испортила картину, а придала рисунку немного смелости. Этот этюд должен был стать его подарком невесте. Он назвал полотно «Свадебные лилии», что имело для художника определенное поэтическое значение.

Собирая складной табурет, бумагу, краски, баночки и кисти, он снова взглянул на фиолетовые облака. Шафер тут же решил, что зонтик, может быть, и не пригодится в день свадьбы Александра Хока, но фляга бренди будет просто необходима. Женихи, исходя из его опыта, как правило, нуждались в подобной помощи, когда приближался этот важный час.

Хок закинул голову и сделал большой глоток.

Эмброуз снова закрутил крышку фляги и сунул ее обратно в карман, сам не сделав ни глотка. Хок бросил на него удивленный взгляд.

— Даже перед свадьбой не хочешь поддержать жениха? — укорил Хок своего компаньона. — Куда же это, спрашивается, катится мир?

— Не могу я пить, я при исполнении, — сказал Конгрив, тотчас же принявшись набивать трубку ирландской смесью Петерсона. — Сожалею, но это так.

— При исполнении? Ну уж конечно неофициально?

— Нет, я должен подчиняться здравому смыслу. Я ответствен за доставку тебя к алтарю, дорогой мой мальчик, и намерен выполнить свои обязательства должным образом.

Эмброуз Конгрив пытался казаться строгим. К его постоянному огорчению, достичь этого состояния всегда было нелегко. У него были светло-голубые глаза, как у пышущего здоровьем карапуза, на несколько угловатом, но все же чувственном лице. Цвет его лица даже в пятьдесят лет имел постоянную розоватую пигментацию.

При этом он всю жизнь прослужил полицейским, относясь к своим обязанностям чрезвычайно серьезно.

Достигнув высшего звания в лондонской полиции, он сделал выдающуюся карьеру в Новом Скотленд-Ярде, отойдя четырьмя годами ранее от должности руководителя отдела уголовного розыска. Но нынешний специальный уполномоченный Скотленд-Ярда, сэр Джон Стивенс, не найдя полноценной замены Конгриву в делах уголовного розыска, все еще время от времени пользовался его услугами. Сэр Джон был настолько любезен, что позволил ему содержать собственную маленькую контору в старом здании специального отдела на улице Уайтхолл. Тем не менее Конгрив проводил в той холодной и влажной комнатке минимум своего драгоценного времени.

К счастью, многочисленные авантюры и путешествия со стоящим рядом с ним на церковных ступенях человеком ограждали известного криминалиста от скуки. На протяжении последних пяти лет или около того он ходил по следам различных злодеев и негодяев. Их последнее приключение в Карибском море было жарким делом, в котором были замешаны довольно неприятные кубинские субъекты.

Теперь ярким майским утром на ступенях маленькой «часовни облегчения» в живописной деревне, которую портило только ее название — Верхняя Резня, жених производил неизгладимое впечатление ягненка, который вот-вот собирался лечь под нож. Ледяные синие глаза Хока, обычно смотрящие хладнокровно, теперь то перебегали на жаворонка, поющего на соседнем лавре, то тревожно останавливались на ошеломленном лице Конгрива.