Виктор Глебов - Дыхание зла

Самсонов достал мобильник и набрал номер такси.

Перед старшим лейтенантом были разложены все отчеты оперов, следователей и криминалистов с места преступления – того, где убийца пытался прикончить одну из намеченных жертв – Малинина.

За окном лил дождь, ветер яростно раскачивал деревья, будто пытаясь вырвать их с корнем и унести в неведомую даль. Самсонов задумчиво смотрел на улицу, но видел множество фактов, каждый из которых представлял часть мозаики, никак не желавшей складываться. Он вспоминал последние события дня.

Пока он ехал в такси, ему позвонил Дремин и сообщил, что Малинина перевели в палату.

– Я еду туда, – сказал он.

– Встретимся в больнице, – ответил Самсонов.

Опутанный прозрачными трубками и утыканный катетерами, бывший биатлонист выглядел едва живым. Врачи сказали, он потерял много крови, и им едва удалось вытащить его с того света, хотя сама по себе рана оказалась не очень серьезной. Если бы лезвие вошло чуть левее, все было бы кончено, но убийца промахнулся и никакой жизненно важный орган не задел.

Лицо Малинина уже не выглядело добродушным, теперь оно больше походило на восковую маску. Справа на скуле чернел синяк, над правым глазом виднелся зашитый шрам от рассечения.

– У вас десять минут, и то это слишком много, – предупредил лечащий врач полицейских, прежде чем оставить их с пациентом. – Я скоро вернусь. – И он демонстративно взглянул на часы.

В палате Самсонов взял себе стул, а Дремин присел на подоконник, немного отодвинув жалюзи. Пахло дезинфекторами и еще чем-то неуловимым, но безошибочно определяемым как «больничный запах». Старший лейтенант поморщился, когда садился, потому что голова снова здорово разболелась.

– Не слушайте его. – Малинин вяло махнул рукой в сторону двери, за которой скрылся врач. – Он преувеличивает. Я скоро буду в норме. Главное, что органы не задеты, а кровь – ерунда. Подумаешь, пара царапин, – он попытался улыбнуться. – Ко мне вот жена уже приходила, принесла всякой всячины.

Самсонов взглянул на тумбочку, где были разложены книги в мягкой обложке, журналы и отдельно – стопка писчей бумаги и пузырек с клеем.

– Буду клеить оригами, – скривился Малинин. – Жена считает, что это успокаивает. Не знаю, с чего она взяла, что я тут собираюсь нервничать. Надеюсь, вы поймаете того урода, пока я здесь валяюсь?

– Мы тоже надеемся, – ответил Самсонов.

– Мне кажется, оригами не клеят, а складывают, – заметил Дремин.

– Наверное, – Малинин тяжело вздохнул. – Не думаю, чтобы жена вникала в такие тонкости. Ей посоветовал притащить мне этот наборчик брат, а он как раз занимается такими вещами. Оригами, икебана и что там еще есть японского. А на жизнь вообще зарабатывает тем, что оформляет офисы для всяких фирм по фэншую.

Самсонов решил, что пора переходить к главному, пока пациент не выдохся или не появился врач с требованием немедленно оставить палату.

– Нам нужно знать, что с вами произошло в тот день, – проговорил он, стараясь не двигаться, чтобы не усиливать пульсацию в черепе. – В день нападения, я имею в виду. Желательно с того момента, когда вам позвонили насчет жены.

Прежде чем заговорить, Малинин сглотнул, словно во рту у него пересохло.

– Понимаю, – сказал он. – Конечно, я расскажу все по порядку.

Когда он закончил, Самсонов взял у Дремина его блокнот, где тот стенографировал показания, и бегло просмотрел записи.

– Почему вас хотят убить? – спросил старший лейтенант, не поднимая взгляд на Малинина. – Я уверен, что вам это известно. Наверняка вы даже знаете, кто покушался на вас. Вы должны понимать, что, скрывая его личность, вы ставите под удар не только себя, но и других. Например, Веретнова, вашего товарища.

Малинин приподнял брови и удивленно воззрился на следователя.

– Вы серьезно? Думаете, я кого-то покрываю? С какой стати?

– Не знаю. Может, вы мне и объясните?

Они еще почти четверть часа препирались в том же духе, но Самсонову так и не удалось добиться от Малинина ничего вразумительного. Зато он окончательно уверился в том, что Малинин и прочие «жертвы» не только входили в «Гамбит», но и знали своего убийцу. Он пытался вывести Малинина на разговор об Алисе, чтобы проследить за его реакцией, но тут явился врач и выпроводил полицейских в коридор.

Самсонов вспоминал этот допрос, глядя на раскачивающиеся мокрые деревья, и его не покидало ощущение того, что какой-то очень важный для полноты картины фрагмент утерян.

Дремин курил, сидя напротив в кресле. Он устало потер глаза и стряхнул пепел в бумажный стаканчик из-под кофе.

– Валер, ты позвал меня десять минут назад и с тех пор собираешься с мыслями. Ты нормально себя вообще чувствуешь? Такое ощущение, что ты отключился.

Самсонов чуть заметно вздрогнул и повернул голову к следователю.

– Знаешь, что такое гештальт? – спросил он.

– Что? – нахмурился Дремин.

– Гештальт, – повторил старший лейтенант. – Это такой термин из психологии.

– Неужели? Нет, не слышал. А при чем тут этот твой ге… ну, как там его, в общем.

– Гештальт. Это когда твое сознание воссоздает целостный образ по его части.

– Например?

– Ну, вот слышишь ты, допустим, как на улице идет дождь. Только слышишь, понимаешь? Ты не видишь падающей с неба воды, но по знакомому тебе звуку ты представляешь все, что происходит на улице, – Самсонов указал на окно. – Что-нибудь вот в этом роде. Или, например, заметив ногу, ты тут же понимаешь, что это не просто нога, а целый человек.

– Кажется, мысль я уловил, – кивнул Дремин. – Намекаешь, что у тебя гештальт не складывается с нашим делом?

– Вот-вот.

– Где ты нахватался этих психологических терминов?

– Один из членов шахматного клуба рассказал. Некто Тавридиев, профессор криминальной психиатрии. Порывался помочь нам в расследовании.

– А ты отказал, конечно?

Самсонов пожал плечами:

– Он среди подозреваемых. Как и все игроки в «Табии».

Дремин внимательно посмотрел на начальника.

– Выкладывай, что тебя мучает, – сказал он.

– Не увязываются концы, – ответил Самсонов. – Давай я тебе изложу факты и свои мысли, а ты скажешь, что думаешь. Мне кажется, так будет лучше всего.

Дремин глубоко затянулся.

– Валяй. Мне все равно нужен перерыв, а то со всеми этими проверками с ума сойти можно.

Самсонов выпрямился в кресле и аккуратно подравнял стопки листков и своих заметок, которые он делал на маленьких квадратных бумажках. Его педантичное пристрастие к симметрии могло бы показаться со стороны нелепой странностью, но когда твою сестру перемалывают в промышленном утилизаторе, и то, что когда-то было милой девчушкой, играющей на крыльце дома в пластиковых овечек и медвежат, превращается в кровавое месиво, бесформенную массу, покрывающую пол и стены заброшенного цеха, мир может расколоться в твоей голове на столько острых, как бритва, осколков, что ты уже никогда не сложишь из них слово «вечность». Но это не значит, что нельзя пытаться. Иногда тебе необходимо упорядочить в этой безумной вселенной хотя бы ее ничтожную часть – чтобы выдернуть свои мысли из хаоса и заставить их работать, как положено.