Вьери Раццини - Современный итальянский детектив. Выпуск 2

— Я тебе это сказал только потому, что в начале фильма твоя героиня почти ребенок. Сейчас ты ее услышишь на английском, раз уж мы можем позволить себе такую роскошь. Надевай наушники.

— Прости мне мое занудство, но «почти ребенок» мне недостаточно в качестве описания моей героини.

— Катерина, я понимаю, что ты не виновата, но мы уже устраивали для тебя показ. — (Микрофон усиливал его нетерпение.)

Я не могла не признать правоту его слов.

— Послушай, сейчас уже пора начинать, завтра, может быть, тебе удастся выкроить время и посмотреть фильм. Я, правда, не знаю, будет ли свободный зал.

— Ты всегда меня держишь в ежовых рукавицах, — пошутила я.

Обычная ситуация: сжатые сроки, экономия.

Герои появились на экране, даже не дав мне возможности еще раз проглядеть реплики (да уж, актеру необходима зрительная память, он должен уметь мысленно видеть всю страницу монтажного листа на случай, если изменит другая память: вживание в героя), так вот, они появились на фоне красивого изгиба Тибра в обрамлении оконной рамы и штор.

Д ж о. Это церковь Сан-Карло-аль-Корсо. Не шедевр, конечно, но все же впечатляет.

М е л о д и. Потрясающе! Я не сомневалась, что тебе удастся найти что-нибудь в таком духе.

Д ж о. Если уж не я, так, может, хоть это удержит тебя подольше.

Он пересек комнату, уставленную вдоль стен книжными шкафами, налил им обоим вина, протянул бокал Мелоди и выпил, не чокнувшись с ней, хотя она подняла свой бокал.

М е л о д и. Ты продолжаешь думать о том, что я должна была позвать тебя, когда она лежала при смерти, ведь так?

Д ж о. Не знаю. Не могу собраться с мыслями.

Этих немногих реплик мне оказалось достаточно, чтобы понять предостережение Мариани: придется как следует поработать. Точно воспроизвести голос девушки — об этом не могло быть и речи. По собственному опыту я усвоила четко: звуковое выражение накрепко привязано к языку. Однако мой голос действительно был более низким и зрелым, чем могло выдержать лицо Мелоди. Лицо в самом деле очень нежное, и я уже подпала под его обаяние, как, впрочем, и Джо.

Надо сказать, за годы работы я привыкла не очаровываться блеском экранных образов. Но это лицо, с тонким профилем, с удлиненным разрезом глаз и чуть припухшими веками, с неясной улыбкой, уходящей к высоким скулам, было особенным и мало-помалу врезалось мне в память, потому что в проекторе все время прокручивалось одно и то же кольцо — один из многих фрагментов фильма, несколько реплик, одна за другой, которые надо было дублировать: Мелоди и Джо повторяли одни и те же движения губами, бросая одни и те же обеспокоенные взгляды, как будто по рассеянности киномехаников.

В поисках ключа я пыталась восстановить в памяти свой голос десятилетней давности и даже еще более давнишний, но ничего не добилась. Что мне помогло, так это комедии, записанные в тот период на телевидении, которые я на днях еще раз просмотрела и прослушала. Я хочу сказать, что найти нужную интонацию мне помог мой голос, воспроизведенный в записи: вспомнить его оказалось неизмеримо легче, чем свой реальный голос. Теперь уж все пойдет более гладко — так я думала, когда мы вновь принялись за работу.

М е л о д и. Мне всего лишь хотелось уберечь тебя от еще одного траура.

Д ж о. Я был привязан к твоей матери так же, как ты.

М е л о д и. Я знаю. Именно поэтому. Мне казалось, ты сможешь забыть. И даже если б ты приехал, что бы это изменило? Ведь лучшие врачи оказались бессильны.

Джо приблизился к ней, покровительственно обнял и протянул ей платок. Отошел.

Д ж о. Извини, я был несправедлив.

М е л о д и. Ее сердце не выдержало, она была уже не та. Для меня ее не стало вместе с твоим отцом в ту памятную ночь.

Д ж о. С той самой ночи мы все уже не те, что прежде, хотя внешность и обманчива. Я не могу не думать об этом, и ты не права: забывать нельзя.

Мою последнюю реплику нужно было переделать, о чем я и сказала Мариани, прежде чем мы перешли к новому кольцу.

— Почему? Все прекрасно.

— Прекрасно, да не совсем. — Я надеялась, его слух, такой чуткий, когда надо, уловит то же, что и мой. — Понимаешь, не стало вместе с твоим… Все эти «ст» очень плохо звучат.

— Что ты, Катерина, отсюда они звучат великолепно! — включилась в разговор бедняжка Терци (она была уверена, что в качестве ассистента должна предвосхищать возможные возражения начальства, благородно рваться вперед первой, как на поле боя. Но кое-кто прекрасно понял, что́ я имею в виду).

Он бесшумно подошел ко мне сзади, положил руку на пульт, быстро просчитал слоги в своей посредственной фразе, беззвучно проартикулировал их по буквам своими тонкими губами. Это был Джусто Семпьони, автор итальянских диалогов в фильме. Ему оказалось достаточно минимальной перестановки: «Для меня ее не стало в ту памятную ночь, вместе с твоим отцом».

Я попробовала произнести эту фразу, следя за движением губ Мелоди: «ст» и «м» теперь оказались в нужном месте, текст укладывался просто идеально. Тогда, выдержав его полный холодного удовлетворения взгляд, я сказала с наигранным равнодушием, что и предыдущая реплика — «Я не сомневалась, что тебе удастся найти что-нибудь в таком духе» — длиннее оригинала и трудна для произнесения.

Семпьони замер с карандашом в застывшей руке и сделал вид, что от удивления он не в состоянии мне ответить. Этой реакции я ждала давно; но тут между нами очутился миротворец Мариани и повторил, что все прекрасно, однако мы действительно можем переделать это «не стало вместе с твоим».

— Но не более того, — заключил он, возвращаясь в аппаратную.

Скажите пожалуйста! Я вновь взглянула на изящный синтаксис текста, зажгла сигарету. Семпьони исчез так же тихо, как и появился.

Привилегия отказаться от печально известной системы «сойдет первый вариант», конечно же, имела и негативный момент: я не могла позволить себе сделать ошибку. В таких случаях я сохраняю нейтральный тон, и для малозначительной реплики Мелоди он вполне подошел.

Мы перешли к новому кольцу, действие все еще происходило в квартире: герои поднимались на верхний этаж.

Д ж о. Пожалуй, я не так сильно переживаю утрату своего старика, он был совсем не похож на твою мать: она только казалась черствой, он же действительно был таким. Но незадолго до смерти он почувствовал необходимость открыться и даже объяснился мне в своей отцовской любви.

В застекленной галерее, где они находились, по лицу Джо пробегали световые блики и тени. Его тон выражал ироничное спокойствие.

Потом они вошли в спальню — совершенно белую, уютную, почти детскую из-за многочисленных кружевных занавесок и подушек; потолок как бы давил на Мелоди. Но Джо удовлетворенно и нежно улыбался (он обставил эту комнату для нее, к ее приезду, подумала я). Он положил чемодан на скамью, неподалеку от вазы с цветами, ожидая комментариев, которые, однако, не последовали. Тогда он продолжил разговор, как если бы не было никакой паузы.