Вьери Раццини - Современный итальянский детектив. Выпуск 2

Проделав это, он закрыл чемодан и направился к двери. На пороге обернулся, чтобы окинуть взглядом квартиру.

Здесь все было так, как в то утро, когда Нанда вышла отсюда в последний раз. Две немытые тарелки в раковине, раскрытый журнал на полу перед кроватью… И все же у него не возникло ощущения, что с минуты на минуту она войдет. Воздух как будто застыл, и над всем витал дух смерти.

— Добрый день. Проходите, пожалуйста.

Мать Нанды и теперь еще говорила шепотом, словно боялась разбудить кого-то. Увидев чемодан, она и не подумала взять его в руки, а молча указала на пол, в углу, куда Энеа его и поставил, прежде чем пройти в гостиную.

Стол был накрыт к обеду: белая, вышитая крестом скатерть, фарфоровые тарелки с золотисто-голубой каемкой, хрустальные бокалы, серебряные приборы, симметрично разложенные рядом с тарелками, и выглядывающие из-под них треугольнички салфеток.

— Прошу вас отобедать с нами, — сказала женщина, садясь вместе с Энеа на диван. — Муж должен вот-вот вернуться.

Она, видимо, только что сделала прическу — короткие каштановые волосы лежали мягкими волнами, — лицо посвежело. На ней была розовая фланелевая блузка с тонкой вышивкой на воротничке и на планке и синяя юбка в складку — этот наряд и слегка подведенные серо-голубым глаза очень ее молодили. Энеа прикинул, что ей сорок, не больше, и его вдруг обожгли стыд и тоска. Мать Нанды намного моложе его, и отец, наверное, тоже.

Но на смену тоскливому чувству тут же пришло пьянящее возбуждение: старый, нескладный — что с того, это ведь не помешало Нанде быть с ним вместе!

Парень не понимает, что происходит. Знает только, что надо бежать.

Внутри оранжевой палатки, где несколько секунд назад он был в объятиях любимой, разверзся сущий ад.

Несколько дней назад они приехали из Франции, так давно мечтали отдохнуть, и вот мечта обернулась кошмаром. Их страстный поцелуй внезапно прерван резким шорохом. Юноша поворачивает голову: сквозь прозрачную пленку окошка на него пристально смотрят два глаза; мгновение — и длинный нож одним ударом рассекает брезент.

Девушка цепенеет, вытягивает шею по направлению его взгляда. Глаза исчезли, остались лишь два располосованных полога и окошко, свесившееся на сторону. Брезент хлопает, развеваясь на ветру.

Ребята глядят сквозь прореху, за которой резко начинается чернота, подчеркнутая ярко-оранжевым фоном палатки. Поэтому они не видят человека, забравшегося внутрь с противоположной стороны. Чтобы влезть, ему пришлось стать на четвереньки — такой он громадный. Гремит первый выстрел. Пуля попадает парню в руку. Две следующие, выпущенные одна за другой, кажется, угодили туда же. Четвертая задевает губу, раскроив ее до самого носа. С полным ртом крови юноша высвобождается из объятий девушки, ползет на коленках, мотает головой, роняя крупные красные капли на ее тело и на матрас, словно спринтер на старте, вылетает наружу, задевая распоротые края палатки. Кубарем прокатившись по траве, вскакивает, бежит в темноту. В ушах у него гремят восемь выстрелов, слившихся в один долгий грохот.

Он совсем забыл о девушке и в этот момент вообще ни о чем не думает. Дорогу ему преграждают заросли кустарника; он пытается продраться сквозь них, расцарапывая в кровь ладони. Ничего не выходит, и он машинально перемещается влево, к тропинке.

Но вдруг оборачивается, потому что над ним нависла огромная черная тень. Человек выше его сантиметров на двадцать. Парень едва различает контуры фигуры в слабом свете, сочащемся из разорванной палатки.

Поворачивает обратно, но убийца в броске втыкает ему нож в спину. Юноша чувствует лишь сильный удар, от которого перехватило дыхание. Решив, что незнакомец двинул его кулаком, оборачивается, чтобы дать сдачи. На этот раз нож входит в живот, и все тело пронзает жгучая боль. Парень открывает рот, но лезвие поражает сонную артерию, и крик застревает в горле.

С предсмертным клекотом он падает на траву; кровь брызжет на кусты, окрашивая их в красный цвет.

Человек несколько минут стоит неподвижно. Убедившись, что парень не подает признаков жизни, накрывает тело брошенными у дерева черными полиэтиленовыми мешками для мусора. Потом ставит сверху три перевернутых бачка.

И возвращается к палатке. Девушка уже мертва, лицо обезображено тремя пулями, левая грудь вся в крови, хлещущей из раны. Человек опускается на колени перед прорехой, хватает девушку за ноги и тянет на себя, медленно отступая, пока не вытаскивает наружу. Он кладет большой нож на землю, достает другой, потоньше, поострее, и начинает аккуратно препарировать левую грудь, затем лобок.

Ловко работая ручищами, он вырезает куски кожи и мяса, раскладывает свою добычу на траве и непрерывно что-то бормочет.

Потом отступает на шаг от тела, оглядывает его. Оранжевый свет из палатки падает прямо на труп, и это, видимо, его не устраивает. Глубоко вздохнув, он снова хватает девушку за лодыжки, волочит по траве до палатки, оставляя длинный кровавый след, втаскивает внутрь, осторожно укладывает на матрас.

В довершение своей работы он тщательно скрепляет два полога, прикрывая вход в палатку, и то же самое проделывает с прорехой, чтобы окошко из прозрачной пленки не болталось на ветру.

Наконец он собирает инструменты и трофеи и большими, тяжелыми шагами удаляется по тропинке, теряющейся в поле за кустарником.

— Энеа! Энеа, проснись!

Матильда распахнула дверь в комнату сына с такой силой, что та ударилась о стенку. И теперь, стоя у кровати, трясла за плечо Энеа, который никак не мог пробудиться и все закрывал лицо руками, прося оставить его в покое.

Но Матильда не отступала: им необходимо сейчас же поговорить, так что пускай встает. Наконец он оперся руками о матрас и сел, прислонившись к спинке кровати.

— Что стряслось-то? — пробурчал он, еще сонный. — Я до рассвета глаз не сомкнул.

— Где ты был той ночью?

Ей казалось, что это не она, а разъяренная фурия влетела к нему в спальню. Она постаралась немного смягчить тон, но голос все равно звучал надрывно.

Энеа посмотрел на нее из-под набрякших век и явно не понял вопроса.

— Какой ночью? Ты о чем? А сегодня у нас что?

— Сегодня вторник, — сказала Матильда. — А я спрашиваю о пятнице.

— И ты хочешь, чтобы я помнил, что делал в пятницу? Если меня не было дома, то, наверное, пошел прогуляться и встретил кого-нибудь. Ты считаешь, это нормально — вот так будить человека и допрашивать его?

— Ну, не знаю, — проворчала Матильда. — Можешь считать меня ненормальной, но я, между прочим, с шести часов на ногах, как только услышала первые новости по радио.

— А что там? — спросил Энеа, и в глазах у него наконец появилось осмысленное выражение.