Александр Колин - Комедия убийств. Книга 2

Опасаясь взрыва гнева со стороны брата, Ти-бальд, неплохо владевший провансальским диалектом, поспешил вмешаться:

— Начальник, нам нужно спешить, мы преследуем изменников, к тому же они похитили жену этого благородного рыцаря. Открой ворота, не задерживай нас.

Командир покачал головой.

— Не могу, — сказал он, — у вас нет разрешения. Откуда я знаю, может, вы турки?

— Что?! — заревел Саксифрагус. — Ты как назвал нас, червяк?! Сын последней шлюхи!

Герберт двинул лошадь, но стражник выставил копье, животное (Саксифрагус получил его от князя только накануне битвы) испугалось и встало на дыбы, так что всаднику стоило неимоверного труда удержаться в седле. Стражники захохотали. Послышались насмешки, раздались колкие остроты, и не только в адрес Герберта, но и в отношении умения норманнов владеть конем. Теперь даже Тибальд забыл о благоразумии. Единорог под Хьюго вздыбился и громко заржал, блеснула в раскаленном сирийском небе тусклая сталь клинка. Командир стражников вновь выставил копье, мерин попятился и выбросил вперед копыта, отбив выпад провансальца; в следующую секунду он опустил передние ноги и ринулся вперед.

Все случилось словно во сне: кто-то из стражников вскинул арбалет, Тибальд схватился за рукоять кинжала; в тот самый момент, когда длинный прямой меч Хьюго спел в пропитанном смертью антиохийском воздухе победную песню и, описав дугу, разрубил кольчатую бронь на плече командира стражников, глубоко вгрызаясь в слабую, мягкую плоть, в горле дерзкого арбалетчика застрял метко брошенный монахом кинжал.

Провансальцы схватились за оружие, и несдобровать бы норманнам, если бы рокот копыт множества коней не возвестил о приближении подмоги. Завидев еще всадников, стража кинулась врассыпную. Тибальд и Саксифрагус бросились отворять ворота, а Хьюго, соскочив с коня, схватил раненого командира южан за плечи.

— Кто это был?! Кто это был?!

— Х-х-х-р-р-р!!!

— Кто показал тебе пергамент с печатью графа Раймунда?!

— Х-х-х… Дай мне ум…ер…еть… спо… кой…

Хьюго заскрипел зубами.

— Говори, негодяй! Кто похитил мою жену?! Отвечай, или я отправлю тебя в ад! — Рыцарь поднес кинжал к глазу сраженного провансальца. — Отвечай, мразь! — Веко инстинктивно захлопнулось, и Хьюго надавил на него острием оружия. — Ну!

Командир стражников понял, что противник почти безумен, и прохрипел:

— Не знаю… Нет… Конь… такой достоин ходить под седлом короля… Тафюр…

— Давно они проехали?

Командир стражников не ответил, и Хьюго понял, что пугать провансальца поздно, он уже направился на встречу с Богом или… дьяволом. Садясь в седло, рыцарь услышал окрик брата:

— Скорее! Я видел столб пыли, они скачут к реке, до них не больше мили! Поспешим!

Похитители Арлетт, казалось, хотели, чтобы бросившийся в погоню Хьюго настиг их. Они уже давно могли уйти, будь у них такое намерение. Кроме того, Губерт нарочно несколько раз повторил своим людям, что намерен выйти из города, через Собачьи ворота, и специально произнес эти слова по-гречески, чтобы даже безмозглая служанка запомнила их и передала Хьюго.

Тафюр не спешил, ему было мало просто увезти Арлетт. Пока на свете живут и здравствуют Хьюго де Монтвилль и его брат Тибальд, не будет покоя Губерту Найденышу, потому что они никогда не перестанут искать возможности свершить месть.

Князь мрази рассчитал верно.

Хьюго де Монтвилль нагнал похитителей уже за Оронтом, на пути к крепости Харен, которая за десять месяцев, что прошли с тех пор, как франки появились у стен Антиохии, не раз переходила из рук в руки. Еще осенью князь Тарентский хитростью выманил гарнизон в поле. Франки, стремительно атаковав, смяли и рассеяли турок, Боэмунд объявил крепость своим владением, но на то, чтобы оборонять ее от орд эмиров Дамаска и Галеба, у него никогда не хватало сил, а потому те, наступая, всякий раз захватывали Харен. При очередной победе крестоносцев население с воодушевлением вырезало турецкий гарнизон.

Так, разумеется, произошло и на сей раз, теперь любого франка, прискакавшего в город с десятком-другим солдат, жители с готовностью встретили бы как освободителя. Тафюр намеревался захватить крепость именем графа Раймунда, который не забыл оказанной ему услуги, но сначала надлежало разделаться с Монтвиллями. Столько времени ждал Губерт Найденыш дня мести… Эта женщина предала его, она украла у него титул и замок, что ж, он все равно стал князем, даже королем, повелителем мрази! А разве все прочие короли и князья повелевают ангелами? Да кто, как не мразь, весь этот сброд, который пришел сюда выполнять обет, данный Господу?

Обет, данный Господу… Как смешно! Большинство отправились в путь только потому, что не могли ни на что рассчитывать дома. Герцоги, графы, бароны, чьи дела в порядке, чьи владения приносят хороший доход, где они? Остались в своих замках. Крестьяне, привыкшие к труду? Пашут землю, растят урожай. Прилежные ремесленники? Если и были здесь такие, то либо давно умерли, либо повернули домой.

Все чаще и чаще вспоминал Губерт воспитателя, сумасшедшего Прудентиуса. Был ли тот и вправду рыцарем Конрадом де Фальконкраллем, или же это лишь мерещилось жалкому слепому безумцу? Да есть ли разница, кто отец Губерта, Прудентиус или барон де ла Тур? Важно, что титул уже лежал у Найденыша в кармане! Если бы не Арлетт! Она — сучка! Она привела ко дворцу герцога Летицию, и Найденыш не выдержал — перед глазами все время стоял распростертый на колесе Индульфо Вор — и сбежал. А она сказалась больной и осталась… чтобы искать милостей в постели герцога!

Тафюр велел свите остановиться, приложив ладонь козырьком к глазам. Он начал всматриваться в длинный пылевой шлейф, быстро приближавшийся с запада.

— Спешишь, — усмехнулся он, кривя рот.

Впрочем, этого никто все равно не увидел, лицо

Тафюра, как и лица его свитских, скрывал башлык, оставляя открытыми лишь глаза. Губерт повернул голову: там вдалеке, где недавно еще стояла огромная турецкая армия, поднимался к небу черный дым: убегая, Кербога велел поджечь траву. Гордый атабек полагался теперь лишь на резвость ног кобылы. А Хьюго? Хьюго Хромой? Счастливчик? Он, веря в мощь рук и остроту меча, спешил навстречу гибели.

— Торопишься? — спросил Губерт одними губами, ни к кому не обращаясь.

Силы соперников оказались приблизительно равными, но Тафюр находился на возвышении, атаковать его дружину с разгона на утомленных лошадях Хьюго и его спутники не могли, если, конечно, они рассчитывали на победу, а не на бессмысленную смерть. Кроме того, Тафюр восседал на Смарагдине, который, хотя и изрядно устал от скачки, выглядел все же лучше, чем остальные кони.

— Посадите ее так, чтобы она могла все видеть, — приказал Губерт и, когда Арлетт развязали и позволили сесть на лошадь, на которой женщина до сих пор путешествовала в довольно неудобной позе (перекинутая через седло), обратился к ней: — Смотри же, предательница! — В голосе его звучали нотки торжества. — Твоя мечта умрет раньше тебя!. — С этими словами он протянул руку, в которую оруженосец вложил боевое рыцарское копье.