Максим Шаттам - Во тьме

Горькая улыбка скользнула по его губам. Аннабель кивнула, она разделяла то, о чем говорил Бролен, но тем не менее перебила его:

— Не преувеличивайте, мы же не в каком-нибудь научно-фантастическом фильме!

— Нет, потому что столетие или два назад любой роман, рассказывающий о современном нам мире, казался бы абсурдным, невыносимо ужасным. Думаете, я преувеличиваю, да? Однако все это правда. Когда-то мужчина жил или выживал, чтобы иметь детей, любить женщину. Все древние системы выглядели как пирамида: на вершине в меньшинстве находились хозяева, внизу — слуги. Последних использовали, часто — как пушечное мясо, их запросы были просты, они искали счастье в простых вещах: любить и выживать. Это было главным. Те, что наверху, имели власть, иногда незначительную, иногда неограниченную. И у них было время. Власть и время позволяли им быть требовательными, они хотели всегда большего: больше земель, городов, женщин, слуг… Это был мир натиска… Сегодня все изменилось. Мы решили раздать власть всем по кусочку, и теперь если мы начинаем целиком отдавать себя обществу, то можем обрести немного больше власти. Мужчина продолжает стремиться к большему, потом еще большему и впадает в неистовство. Ежедневные сражения сменила работа; после битв всегда оставалось много жертв, но они хотя бы были заметны. Сегодняшние войны бескровны, но в них гибнет человечность. — Бролен сделал паузу, у его ног холодная вода лизала край понтона. Затем он добавил: — Они превратили нас в машины.

Вверху пронзительно и отчаянно закричала чайка, не боящаяся холода.

Аннабель вздрогнула. Ее подспудные ощущения, что мир куда-то катится, вдруг облеклись в слова. И все-таки она выступила в роли адвоката дьявола.

— Мне кажется, вы сгущаете краски, в этом мире еще достаточно счастливых мужчин и женщин, — возразила она Бролену.

— Разумеется. Думаю, вам знаком опыт с лягушкой, которую бросают в кипяток? Как только лягушка понимает, куда попала, она одним прыжком выскакивает из кастрюли. И напротив, если вы опустите ее в холодную воду и создадите условия, похожие на те, в которых она будет чувствовать себя комфортно, как дома, а затем начнете постепенно нагревать воду, лягушка не выпрыгнет оттуда, даже когда вода закипит. — Широким жестом Бролен обвел вокруг рукой и добавил: — Мы ведем себя так же, как эта лягушка!

Аннабель фыркнула: на сей раз он зашел слишком далеко.

— Знаете, кто вы? — беззлобно спросила она. — Вы великий параноик и пессимист. Надо все-таки доверять обществу, в котором живешь, и системе, которая лежит в его основе.

Бролен печально покачал головой. И Аннабель догадалась, что он сейчас скажет.

Caliban dominus noster… Вспомните, Аннабель. «Калибан наш бог». Это продукт нового мира. Вот, что хотел создать Боб.

Женщина собрала косы в руку и взглянула прямо в лицо Бролену. Тот продолжал:

— Калибан — та цена, которую должно заплатить наше общество, результат возможности выбирать. Реальное следствие функционирования системы, состоящей из скрытых извращений.

— Вы правда так думаете?

— Да. Мы сумели самым прекрасным образом превратить любовь в потребительское благо. Шалости, жертвы, быстрые бракосочетания — так, но глупости, чтобы тут же развестись. Боб — дитя всего этого. Мира потребления. Дитя, выросшее в одиночестве, питавшееся телевизионным насилием, цинизмом, транслируемым всеми медиаресурсами, никогда не кричавшее от страха, отчаяния и одиночества. А теперь слишком поздно. Боб вырос и усвоил эту модель потребления, где получить власть означает, если это необходимо, идти по телам всех остальных. И вот сегодня Боб показывает нам, что хорошо выучил урок, он накапливает, приобретает власть. Он создал Калибана как эмблему, как циничный символ наших современных извращений.

Аннабель снова вздрогнула:

— Вы хотите сказать, что дело обстоит именно так? Что все похищения связаны с желанием обладать?

Нет, Аннабель, он делает это, чтобы жить. Но Боб прекрасно понял, что каждое утро мир внушает ему: чтобы жить, надо обладать. Номером социальной страховки, водительскими правами, домом, женой или мужем, детьми, большим телевизором, новой одеждой, компом, деньгами на счете, чтобы ездить в отпуск и делать подарки другим ради собственного удовольствия! Вот, что усвоил Боб. — Бролен посмотрел на плавающие в воде рваные пластиковые пакеты и добавил: — И тогда он понял, что нужно стать еще сильнее, возвыситься над остальными, и стал обладать людьми. Полностью распоряжаться их жизнями. По-своему.

Аннабель нахмурилась, она об этом даже не думала.

— Это уж совсем по-идиотски!

— Да, в некоем роде, но не более, чем посвятить всю свою жизнь работе в компании, чтобы потом получать пенсию и просидеть на ней несколько лет…

Аннабель с трудом сглотнула. Она вдруг спросила себя, действительно ли Бролен так думает. Женщина поискала ответ в его безнадежно пустых зрачках.

— Не забывайте о татуировках, — добавил он. — Боб помечает свои жертвы штрих-кодом, превращая их в принадлежащие ему товары, пригодные к употреблению.

— Я не могу в это поверить, должно быть еще что-то…

— Возможно, — пожав плечами, произнес Бролен.

— А скелеты? Почему он сделал такое с людьми? И эти посылки, о которых вы рассказали, почему они обмениваются кусками плоти?

— Когда у вас появляется новая вещь, вы ведь показываете ее друзьям, так? Полагаю, то же самое делают и они. Органы человеческого тела — это же сама основа нашей такой короткой жизни; кости прочнее, дольше сохраняются. Кусок каждой несет на себе отпечаток всей человеческой жизни. Ладно, допустим, это всего лишь отвлеченная теория… Наверняка у него есть какие-то другие подходящие объяснения.

Аннабель опустилась на большой камень. Она сидела и гладила собаку — прямо напротив фантомов прожорливой цивилизации.

— Хорошо, и что нам теперь делать, чтобы отыскать Боба? — спросила она почти насмешливо.

— На найденном мной клочке бумаги, — ответил Бролен, — упоминается какой-то Двор Чудес. Вы знаете, что это такое?

Глаза Аннабель странно блеснули.

— Вавилонский Двор Чудес. Я про него слышала. Крепче стойте на ногах.

Бролен нахмурился.

Аннабель пояснила:

— Это всего лишь миф и ничего более, городская легенда.

— То есть?

— Ну, обычная городская легенда, типа историй, которые все знают, но в которые никто не верит, поскольку доказательств не существует. Ну, как… белые аллигаторы, по слухам, живущие в городской канализации вот уже двадцать лет, при том, что их никто ни разу не видел. Своего рода обманка.

— Где я мог бы найти более подробные сведения?

— Нигде или почти везде; как я и сказала, это — обыкновенная страшилка.