Максим Шаттам - Во тьме

Глухой удар в одну из плит пола заставил всех присутствующих замереть.

Звук донесся из той части подвала, которую они еще не успели осмотреть.

Держа наперевес взятую у Марка Мартинса штурмовую винтовку, Кил приблизился к углу, откуда шел звук. Его люди двинулись за ним и принялись осматривать пол и стену с помощью фонарей. Нейл Кил опередил всех.

Он увидел крепкую дубовую дверь, усиленную стальными полосами и запертую на четыре задвижки.

Кто бы ни находился за ней, человек, укрепивший дверь, сделал все, чтобы этот кто-то не выбрался наружу.

Кил попросил, чтобы его прикрыли, и начал одну за другой отпирать задвижки.

Справившись с четвертой, он отступил на шаг и одновременно взялся за ручку. Кивнув головой, убедился, что все наготове.

Потянул дверь на себя.

Невыносимый запах мочи и экскрементов рванулся наружу из маленького подземного убежища.

Неожиданно свет фонаря вырвал из темноты опухшее лицо.

Это была девочка-подросток с искаженным от ужаса взглядом.

За ней показались женщина постарше и мужчина…

Целая семья.

А затем мальчик с перевязанной рукой.

Аннабель очнулась от боли. Ей казалось, что в лицо ей только что попал снаряд, все ее тело ныло; малейшее движение причиняло страдание, отзывавшееся в каждой клеточке.

Помимо кровоподтеков на щеке и виске, у нее был сломан нос и полностью выбит клык, кое-как еще на чем-то державшийся и почти торчавший наружу из кровоточащей десны.

Ей удалось приподняться на локтях. Вокруг было абсолютно темно.

Попытавшись встать, Аннабель закричала от боли. Казалось, голова сейчас взорвется.

— Пришли в себя? — Над ней стоял Калибан.

У него был обманчивый голос — чересчур высокий и потому неестественный; его можно было бы упрекнуть в плохом подражании — так волк пытался изобразить голос бабушки в «Красной Шапочке».

Аннабель узнала этот особенный тембр. Как она могла так заблуждаться…

— Где я? — спросила она, чувствуя, как отзываются болью ее раны.

— У меня.

Где же они? Как сюда попали? Определить было невозможно.

Сжав кулаки, она попыталась сесть. Ей было так больно, что руки и ноги дрожали. Все ее тело, потерявшееся среди здешнего небытия, словно возвращалось в первобытный хаос. Невозможность определить, куда она попала, была особенно гнетущей.

— Что… вы хотите?

Вопрос остался без ответа. Она пощупала пол: плотный слой земли. И все-таки они не снаружи: здесь слишком темно для улицы, да и стены вокруг, кажется, есть; Аннабель не покидало ощущение, что она попала в тюрьму.

Наконец Калибан ответил:

— Ничего, что вы могли бы мне дать. Все, что я хочу, я получу и так.

Аннабель протянула руку вправо, пытаясь лучше разобраться, где она находится.

— Вы ведь поняли, кто я, не правда ли?

Аннабель напряглась. Да, она его вычислила, и он это знает.

— Да, — прошептала она. — Вы — Калибан. Эрик Мердок.

Она догадалась, что шериф самодовольно улыбнулся в темноте.

— Что вы сделали с Джеком?

— О, с добрым старым Тэйером? Я так и понял, что вы с ним — настоящие друзья… Хм… Боюсь, некоторое время он не сможет ничего предпринять. За секунду до того, как я обрубил свет, он проскользнул в кухню посмотреть, что происходит. Скажем так, он полез не в свое дело. Но не беспокойтесь: он не страдал.

Его смех был сухим и злобным.

Вдалеке Аннабель услышала женский плач. Стоны были тихими — сказывалось расстояние, но ошибиться было невозможно.

— Где мы? — выдохнув, взволнованно спросила Аннабель.

— Я уже сказал вам. У меня.

— Что это значит?

Детектив вспомнила все фотографии: похищенные, заложники… и закрыла глаза.

Она оказалась здесь. В самом логове. Там, где он прятал их, прежде чем убить.

— Зачем… зачем все это? — поинтересовалась она.

— Зачем? — удивленно повторил он. — Вы что же, ничего не поняли? Аннабель, ну как же вы ничего не поняли? Во время первой нашей встречи я подумал, что вы сможете все раскрыть, приблизиться к разгадке. Жертвы, Аннабель, — вот ключ.

Калибан вздохнул. В нем боролись противоречивые чувства: желание напугать эту женщину молчанием и стремление поведать ей о собственной гениальности. Наконец, едва контролируя свое возбуждение, он продолжил:

— Давайте посмотрим на вещи иначе, Аннабель. Когда вы гуляете по улице, что вы видите вокруг? А когда заходите в супермаркет? Или проводите отпуск на пляже? Что вы видите? Отвечу за вас. Вы видите толпу. Людей. Целые стада потребителей. Тех — ладно, давайте назовем их «люди», — кто находится на вершине пищевой цепочки, хозяев мира. Между нами, вы ведь полагаете, что они действительно хозяева мира, вы и все, кто погряз в бесконечных процессах купли-продажи. Вы готовы жрать и тратить деньги для того, чтобы на следующее утро опять отправиться на их заработки. Сваливать повсюду на земле отходы производства.

Аннабель все больше нервничала. Ей не нравилось то воодушевление, с которым он продолжал свой рассказ.

— Ладно, это все достаточно просто, — резюмировал он. — И однажды утром, прогуливаясь среди всей этой толпы людей, наблюдая за тем, как они все мелочны, я ощутил тошноту. Меня тошнило от человека, от его глупости, от его тщеславия.

Аннабель вытянула ноги вперед. Страх все больше опутывал ее своей паутиной.

— Чтобы вы правильно поняли смысл того, что я делаю, я немного расскажу вам о себе, хотите?

Что делать? Ей просто надо было выиграть время — ни на что больше надеяться она не могла. Нужно было заставить его говорить как можно дольше. Мердок жил один и, возможно, впервые столкнулся с кем-то, кто был способен оценить его преступный талант.

Шериф глубоко вздохнул. Слова полились из него так складно, словно он сотни раз репетировал эту речь у себя в голове:

— Когда я был ребенком, мне нравилось контролировать все, обладать определенной властью и уважением. Я обожал привязывать к деревьям других детей и ждать, когда они начнут умолять меня освободить их, в тот момент я видел в их глазах все рабство мира и знал, что могу потребовать у них все что захочу. Вы удивлены, что при подобных склонностях я стал коном? Конечно, не обходилось без ошибок, порой я увлекался, нажил себе нескольких врагов, но все это ерунда — значок сильно мне помогал! Хотите слышать, как все это началось? Ну же, хотите?

В ответ Аннабель застонала. Надо выиграть время — она пока совершенно не представляла, что делать дальше.

— Судьба, — заявил Мердок. — Вы верите в судьбу? Я — да. Немного. В 1997 году у меня было полно забот. Я стал жестоким — умеренно, как все люди, много работающие сверхурочно. Да еще эта сраная мечта: мне хотелось покопаться в трупах, попробовать их. Мне всегда было любопытно, каковы на вкус остальные люди.