Марина Эльденберт - Дневник Мелани Вэйр

Вскоре я убедилась в прописной истине, что если у вас выдался дерьмовый день, лучше сидеть дома и составлять завещание. По крайней мере, это поможет вам избежать новых существенных встрясок.

Они шли по улице, держась за руки. Сэт и его подружка. Она действительно оказалась красивая. Из тех девушек, кого в школе первыми приглашают на выпускной, и кто чаще всего поздно выходит замуж, потому что делают карьеру и не могут определиться с толпой поклонников.

Мы неумолимо приближались, и я на всякий случай спряталась за пакетом с покупками, но Сэт даже не взглянул в мою сторону. Все его внимание было посвящено ей. Высокая, с длинными темными волосами, как из рекламы шампуня, с родинкой на правой щеке, пухлыми губами и ухоженными ногтями.

«Может, она его сестра?» – мысль показалась позорной. Да, конечно, как же. Сестра. И за руку он её держал так, как держат сестру, а сейчас он придет домой, по-братски её поцелует, и устроит сеанс инцеста. Я сжала руку в кулак, опустилась на корточки и от души врезала этому миру за все западло, которое со мной творилось. Идущая рядом девушка ойкнула и отскочила, остальные прохожие даже никак не отреагировали – мало ли что там корчится в конченом приступе мазохизма.

Рука болела знатно, но по крайней мере прошло желание выть. Мои многострадальные костяшки снова начали кровоточить, а следом всем скопом заныли оставленные Хасаном метки на теле, о которых я почти умудрилась забыть. Когда на пороге маячит анорексичка в темном балахоне, даже боль отступает.

Несколько часов назад я думала о том, как в любви радуешься счастью человека. Что-то сейчас я особой радости не чувствовала. Хотелось бы знать, почему. Может, все дело в том, что я отчаянно, безумно надеялась на то, что встречу его сегодня и смогу обнять. Может, у меня предсмертный кризис личности. А может – и это самое вероятное – я просто человек.

Домой я вернулась с распухшими пальцами, но уже в гораздо лучшем настроении. Охладила шампанское, отрезала себе приблизительно четверть торта, которая заняла отнюдь не десертное блюдце. Притащила из гостиной журнальный столик на колесиках, водрузила на него бутылку шампанского, бокал и десерт, и с чувством выполненного долга плюхнулась в ванную.

«Что ж, – откупоривая бутылку, подумала я, – пришла пора провести ревизию собственной жизни».

Говоря откровенно, нихрена у меня не получилось. Я слила отношения с родственниками. Единственного мужчину, которого полюбила, подарила другой, да ещё и собственное тело проиграла Древней, которой давно пора на покой. Если бы сейчас надо мной висело табло со счетом, я бы ушла в тотальные минуса, а следом мрачный скорбный голос громко возвестил: «Мелани Вэйр, полная неудачница, жила ужасно и умрет кошмарно. Свои последние часы она предпочла потратить не на признание в чувствах любимому мужчине, а на карамельный торт и алкогольную шипучку». Траурный марш.

Ха-ха-ха.

Звонок мобильного заставил меня вздрогнуть, я поперхнулась шампанским, которое решила выпить залпом, закашлялась. Дэя никак не реагировала, из чего я сделала (правда, отнюдь не моментальный) вывод, что она ни от кого вестей не ждет. За время, что до меня доходило озарение, телефон затих и начал трезвонить снова. Чудом не навернувшись в джакузи, гоняя летающие в голове и в теплой воде пузырьки, я дотянулась до него, и, не взглянув на номер, пробормотала невнятное:

– Похоронное бюро «Древняя проститутка».

– Мелани, – голос Мамы.

Я чуть не выронила мобильник прямо в воду, но мне повезло: успела перехватить его второй рукой, и сейчас прижимала к уху.

– Мелани, прости, что сорвалась на тебя. Не знаю, что на меня нашло. Ты когда домой приедешь?

Я закусила губу, чувствуя, как дрожит рука.

– Ерунда, то есть… то есть я и сама много чего натворила, верно ведь? – к счастью, дрожь в конечностях подчистую компенсировал твердый, в чем-то даже веселый голос. – Прости, пожалуйста. Я не хотела, чтобы все так вышло. Правда. Можешь дать папе трубку?

– Мы расстались, Мелани.

– То есть… как? – я осторожно опустилась в джакузи, опасаясь, что ноги подогнутся в самый неловкий момент. Интересно, что бы Дэя ответила на перелом позвоночника? Она мне как-то рассказывала про замещение. Тебя выносит из чужого тела только после правильно проведенного ритуала или если аватар погибает. А оказаться запертой в калеке лет на пятьдесят-шестьдесят? У, да она сбесится!

– Вот так. Это не телефонный разговор. Так когда у тебя заканчивается семестр? Ели хочешь, я могу прилететь в Сиэтл.

– Нет, мам, прилетать не надо, – я вздохнула. Раньше ревела бы в три ручья, а теперь спокойно разговариваю. Спасибо Дэе за науку. – Я обязательно позвоню, тут плавающее расписание, не знаю, как получится с экзаменами, и… в общем, ты понимаешь.

– Конечно. Просто хотела сказать, что я люблю тебя, Мелани. Сожалею, что допустила, чтобы мы расстались именно так. И… не только. Но это тоже не телефонный разговор.

– Ты не виновата, Мам. Я тоже тебя люблю. Очень-очень. Ты даже не представляешь, что для меня значит твой звонок.

Слабое подобие смешка на том конце провода. Я представила, как Мама улыбается, и на сердце стало тепло. Мы поговорили ещё чуть-чуть, потом попрощались, как будто завтра мне правда предстояло идти в Университет на занятия. Шампанское я пила прямо из горла. До дна, пока не вышло все, и совершенно забыла про торт. Оставив его прямо в ванной, я завернулась в махровый халат и босыми ногами прошлепала на кухню к холодильнику. С волос текло, но я не обращала внимания на эту ерунду.

Вторую бутылку я прикончила, невзирая на сопротивление организма и обжигающе-холодный напиток, от которого горло просто сжималось.

«Да пофиг, – злорадно подумала я, – с больным горлом мне все равно уже не маяться».

Забравшись с ногами на постель, я дописываю эти строки и странно, но чувствую себя абсолютно трезвой. Рефлексия во мне померла в зародыше, я даже не могу проникнуться эмоциями последнего разговора с мамой и тем, что никогда не выполню своего обещания.

Знаете, умирать чертовски страшно, даже если вам хочется убеждать себя, что это не так, и за чертой вас ждет лучшая жизнь, свет, витание эфирным облачком рядом с такими же чистыми и светлыми, и бла-бла-бла. Давайте, скажите мне это в момент, когда анорексичка в темном балахоне тянет к вам свои бряцающие ручонки. Тогда мы с вами и поговорим, господа высокодуховные. Цинизм во мне сейчас зашкаливает все допустимые пределы. И ярость, которая не позволяет отложить в сторону дневник, ручку и в последние минуты своей жизни предаться власти пузырьков, слезам, соплям и нытью. Слава негативным эмоциям! Иногда от них тоже есть польза. Гораздо большая, чем от смирения и розовых облаков «все будет хорошо». Не будет. Если вы вляпались в дерьмо, Рука Великого Ура вас из него не вытащит. Барахтайтесь, иначе задохнетесь или утонете, потому что когда тонны срани сомкнутся над вашей головой, кричать будет поздно.