Родриго Кортес - Фармацевт

«Те мальчики, с которыми я тогда жил и учился, которые глумились надо мной, они выросли, – невесело думал Ричард. – Ехидный и хитрый Роберт Мюррей, красавчик Джерри Хантер, Томас Блэквуд, походивший на злобную раскормленную гориллу… Многие другие. Через год все они закончат колледж Прайса, разъедутся кто куда. Они, конечно же, давным-давно позабыли темноволосого чужака, «обезьяньего раджу». Забыли, как травили меня. Но я-то не забыл их! Хоть очень хотел бы. И брезгливые взгляды мисс Клайтон, и высокомерную ухмылку самого мистера Прайса я тоже превосходно помню, точно вчера всё это было. И то, как они насмехались над моей матерью, и мою загубленную кошку… Я помню все свои обиды, всю глубину своего отчаяния. Несправедливо и неправильно, что это осталось безнаказанным! Понятно, что их вина не идёт ни в какое сравнение с виной Питера, и всё же… Я хотел бы отплатить им за четыре года мук и унижений. Только как? Не ехать же в Йорк, чтобы, приняв дозу «прилива», как следует избить своих мучителей… Теперь-то я запросто справлюсь что с любым из них, что со всеми вместе. Но! Слишком уж это глупо, по-детски, да и попросту в полицию можно угодить. Нет, надо тоньше, по-другому».

Мысли о том, что неплохо было бы отомстить Мюррею, Хантеру, Блэквуду и всем остальным своим однокашникам по колледжу, не оставляли Ричарда, становились всё настойчивей и неотвязней. Неудивительно! Уж если человек хоть раз почувствовал себя орудием Провидения, инструментом, которым Всевышний осуществляет справедливое возмездие, то ему будет очень непросто отказаться от такого взгляда на себя. Это затягивает, недаром грех гордыни считается в христианстве одним из самых страшных, смертных грехов. Но Ричард Стэнфорд всегда с большой долей скепсиса относился к религиозной догматике. Он полагал, что никакие посредники в его отношениях с Богом не нужны, что это – особые отношения, и он лучше, чем кто-либо, понимает высшую волю.

Ох, до чего опасный путь! Но ступившему на него трудно повернуть назад. В авиации, расцвет которой был уже не за горами, появится такое понятие: «точка возврата». Когда самолёт минует её, он уже не может вернуться на аэродром вылета, не хватит ресурсов долететь. Остаётся только двигаться вперёд, что бы там ни ждало.

Ричард Стэнфорд прошёл свою «точку возврата», расправившись с Питером.

Словом, внутренне Дик был готов к тому, чтобы поквитаться со своими обидчиками из колледжа Прайса, или, как он называл это сам, восстановить справедливость. Он хотел этого. Необходим был внешний толчок, некое стечение обстоятельств. Необходим был инструмент для сведения старых счётов, и Ричард Стэнфорд нашёл такой инструмент! Что любопытно: снова в царстве низших растений, на этот раз – среди грибов.

Словно некто, стоящий за кулисами жизненной драмы, подбрасывал Стэнфорду возможности, облегчал решение задач…

В середине сентября Ричард, верхом на Клеопатре, возвращался в Стэнфорд-холл с одной из своих прогулок. Он любил неброскую природу восточного Йоркшира и старался чаще бывать на воздухе. К тому же во время таких вот верховых прогулок по окрестностям Дику хорошо думалось. Отец успел сделать из Ричарда отличного наездника, и верховая езда всегда приносила юноше удовольствие. Гнедая Клеопатра трусила мерной рысцой по знакомой дороге, Дик, отпустив поводья, рассеянно поглядывал по сторонам. Стоял прекрасный сентябрьский полдень, небо над головой лучилось насыщенной осенней синевой. Лёгкий западный ветерок с холмов нёс запахи шалфея и дрока, с вышины лилась звонкая песенка жаворонка.

Внимание Ричарда привлекла странная желтоватая полоса, протянувшаяся справа, параллельно его дороге, фарлонгах в пяти. Что бы это могло быть такое? Ричарду стало любопытно. Он повернул Клеопатру, подъехал ближе.

Полоса оказалась перестоявшимися посевами ржи площадью около квадратной мили. Рожь – самая обычная для восточной Англии культура, йоркширские фермеры сеют её много и охотно. Странным было другое: время жатвы давно прошло, так почему же рожь не убрали? Даже сверху Стэнфорд прекрасно видел, как много зерна уже вытекло из переспевших колосьев. То-то радости суркам, хомякам и полёвкам!

Ричард спрыгнул с лошади, подошёл ближе, к самому краю ржаного поля. Он нагнулся, внимательно осмотрел колосья. Ага, вот оно в чём тут дело! Меж зёрен виднелись небольшие овальные тельца грязно-серого цвета, сидящие на коротких ножках. Нет, есть и запасать впрок зёрна этой ржи полевые грызуны не станут, инстинкт не позволит. И ржанки с коноплянками это зерно не склюют. Птицы и зверьки «знают», чем для них это закончится.

«Понятно, почему эту полоску не убрали, – подумал Дик. – Странно, что её не сожгли, видимо, просто ещё не успели. Да-да, вон, справа виднеется чёрное пятно выжженной земли, там, очевидно, тоже росла рожь. Посевы оказались заражены клавицепсом. Пурпурной спорыньёй. Эти серые овальчики – маточные рожки гриба. Самые опасные. Надо же, я много слышал о спорынье, а вот видеть доводится впервые. Я-то полагал, что в Англии эту заразу извели ещё в начале века. И вот на тебе, совсем рядом с Фламборо-Хед… Нужно найти хозяина посевов и проследить, чтобы больная рожь непременно была сожжена. С клавицепсом шутки плохи».

Да, Ральф Платтер на уроках ботаники рассказывал Ричарду о клавицепсе или пурпурной спорынье, одном из наиболее ядовитых грибов, паразитирующем на ржи, пшенице, ячмене и других злаках. Практическое значение этого гриба определяется в первую очередь не снижением урожаев или ухудшением качества зерна, как это бывает с другими паразитами злаков. Всё значительно хуже и страшнее.

Люди, по неведенью или неосторожности употребившие в пищу муку из зараженного спорыньёй зерна, тяжело заболевают. Болезнь называется эрготизмом, а в народе – «антоновым огнём» или «злыми корчами». К концу девятнадцатого века это заболевание стало редким: поселяне научились хорошо распознавать поражённые грибком хлеба. Однако в прошлом эрготизм был широко распространён в Англии и континентальной Европе, а в периоды сильных вспышек убивал громадное число людей, приближаясь к таким грозным заболеваниям, как холера и чума. В конце десятого века вспышка «злых корчей» только в Лиможе унесла сорок тысяч жизней.

Распространение эрготизма в Западной и Центральной Европе было настолько велико, что в 1095 году папа Урбан II специальной буллой основал орден святого Антония, в задачи которого входило лечение людей, заболевших эрготизмом. Отсюда, кстати, пошло старинное название болезни – «огонь святого Антония» или «антонов огонь». Последняя крупная вспышка «злых корчей» произошла за пятьдесят лет до рождения Ричарда Стэнфорда в Бургундии.