Владимир Цмыг - Дикая стая

В зарослях кедрача, где редкими проплешинами рыжели поляны, то появляясь, то вновь исчезая из виду, параллельно нерпичьему пляжу двигалась цепочка волков. Ветер дул с моря, кусты скрывали хищников. Узкая галечная полоса отделяла илистый пляж от глубоких, мутных ям.

Точно совещаясь, волки секунд на двадцать сгрудились в кучу… Но вот, разделившись на две группы (по пять особей каждая), набирая скорость, помчались в разные стороны. На сером окрасе шкур Степан вдруг заметил редкие, смутные пятна: собаки с примесью волчьей крови!

Морзвери, разморенные вечерним солнцем, потеряли всегдашнюю осторожность.

Точно по команде, с разных концов зарослей (гремела галька под мощными лапами) одновременно вырвались две пятерки, отрезая нерп от воды. Изящные акипки весом не более тридцати килограммов скользнули вниз, почти без брызг ушли в глубину. Двух ларг и лахтака охотники взяли в клещи.

Таща на себя собак, в клочья рвущих их шкуры, ларги отбивались острыми, как шила, зубами, но они были обречены. Трехсоткилограммовый лахтак, как бульдозер, шел напролом. Полуволк, широко расставив ноги на его спине, пытался прокусить прочную, как броня, шкуру, чтоб добраться до шейных позвонков. Тормозя лапами, двое других за задние ласты придерживали слишком крупную добычу. Вместе с рычащими хищниками морской заяц в каскаде брызг ухнул в глубокую яму. Вынырнув, отряхнувшись на берегу, полуволки кинулись добивать пятнистых красавиц…

Захватывающей дух такой охоты Степан прежде никогда не видел: как она спланирована! Точно стаю очень долго натаскивал искусный в этом деле человек!.. Впервые за последние несколько дней жизни в долине он почувствовал себя весьма неуютно.

Тем временем охотники наверх потащили две обезображенные туши. Точно лак, кровь ярко, сочно сверкала в лучах заходящего солнца

— Черт побери! — еще раз удивился Степан. — Даже знают, что начался прилив…

Хищники от еще живой, пульсирующей плоти отрывали большие куски, быстро проглатывали и снова лезли в кучу. Чаячий, бело–дымчатый гортанный водоворот клубился над охотниками. Отгоняя назойливых птиц, звери клацали клыками.

Первым нажрался вожак, Степан вычислил его по величине и повадкам. На берег реки вышел мощный широкогрудый пес с длинным крупом, и ушами несколько большими, нежели у волков. Кроме волчьей крови, в нем явно присутствовала кровь овчарки…

Подняв лапу, кобель пустил желтую струю на карликовый краснотал, отбежав метров двадцать, снова помочился. Ему явно не нравилось, что здесь чужой, всю долину он считал своей. Покуда река, вздувшаяся от талой воды, разделяла соперников, но как вода спадет…

«Территорию метит, — криво усмехнулся Степан, — черта, которую человеку не следует переступать…»

Он мрачно сосал сигарету: эти собаки почти не знали человека, они ни разу не залаяли. Одичавшие псы такой величины и силы пострашнее волков. Волк не знает характера человека, предпочитая держаться подальше от него, в собаках же память о прошлом живет долго… Желая проверить, Степан приставил к плечу приклад обреза двенадцатого калибра, вожак тут же отпрыгнул в кусты.

Хищники с раздувшимися животами вяло копали ямы под корнями кедрача. В бинокль Степан тщательно всматривался в каждого члена стаи, отмечая присущие только ему индивидуальные черты. Две суки, видимо, сестры, семь кобельков — их одновременный помет, отец же — вожак…

Полакав пресной воды, полуволки выровнялись в цепочку (впереди вожак, за ним суки, следом остальные) и затрусили к распадку, где, видать, были их логова. Степану стало жаль прочного, нейлонового тросика, на котором он спустился в долину. Чтоб на гребне сопки отвязать конец, надо как раз пройти через тот распадок…

Солнце зашло, но было довольно светло, начались белые ночи. Прилив остановил течение реки, отчего стояла необыкновенная тишина. По небу и кромке моря шарили прожекторы далеких траулеров — шла охота на весеннюю сельдь.

…Рано утром, когда, розовея, белый пар еще ворочался над речкой и бухтой, Степан собрал бамбуковый спиннинг. Он знал, кроме гальянов, сейчас в реке нет никакой рыбы, косяки горбуши лишь на подходе. Но интуиция, которой иной раз он доверял больше, нежели реальности, подталкивала к рыбалке…

Блесны у него из чистого серебра. В Норильске в ресторане «Таймыр» новоиспеченный кореш за столиком по пьяни подарил слиток. Наверно, спер его из лаборатории никелевого завода.

На седьмой бросок мощный рывок на глубине в дугу согнул удилище, томительно заскрипел бамбук… У Степана от волнения взмокли подмышки: а вдруг коряга? Но на конце толстой лески чувствовалось что–то живое, большое, мускулистое, до поры не показывавшее всей своей силы. Степан спустился вниз по течению — там берег пологий. Боясь за удилище, он руками схватил леску, жилка до крови врезалась в ладони.

Степана поразила величина плоской, лакированной головы, с белесыми жаберными крышками. Булыжником он сделал на ней вмятину. Степан долго не мог понять, что за чудище тяжело ворочается на берегу, широким хвостом вяло хлопая по земле. Слизистое, пятнистое «бревно» облепили бурые листья, сухие травинки, песчинки. Пасть (свободно поместится кряква) усеяна мелкими, острыми зубами, брюхо белесое, бока в зеленоватых разводах, спина черно–зеленая. Беcчешуйное тело покрыто толстым слоем слизи. Бычок морской? Но на башке нет рогов. А–а–а!.. Налим! Точно, налим! Вон белые усищи, как у запорожского казака.

Степан точно знал, раньше в этих местах никогда не водились налимы, хотя… Раз бурундуков заменили крысы, почему бы ни появиться здесь этому пожирателю падали.

…Когда в очередной раз он отводил в сторону смородиновую кисть с розовыми бутончиками цветков, душа его замирала… Но по опыту Степан знал: только дуракам удача дается запросто. Может, это от того, что фартом они до конца не воспользуются… Чаще всего удача насмешливо улыбается избраннику, когда ему уже ничего не надо в жизни…

Обухом топорика Степан сбивал песчаные, запекшиеся земляные корки, шоркал саперной лопаткой. Все тот же желтовато–серый песчаник, серый гранит, известняк, крошившийся в руках слоистый бурый уголь с красными крапинками. В сознании начинала вспухать мысль: не было никакого белого камня с желтой змейкой, это всего лишь запомнившийся детский сон! В бессилии он опускался на землю, рукавом джемпера вытирал грязный, потный лоб, бездумно глядя перед собой. Вокруг лица, покрытого красноватым майским загаром, звенели первые комары. Как бы подавая надежду, отметая временную неуверенность, в трещинах скалы трепетали нежные, голубенькие цветочки…

С ожесточением Степан врубался в жилистый стланик, отбрасывал в сторону каменные обломки, продвигаясь все дальше и дальше вдоль отвесной стены. Иногда слышался характерный звук, стальное лезвие топора впивалось в черно–желтую кость морского великана… Тридцать лет назад на том берегу речки, рядом с разрушенными жиротопками, Степан видел громадные черепа, выбеленные дождями и солнцем. Из черных глазниц вылетали птички, высовывались усатые мордочки крыс со странно любопытно–умным взглядом…