Андрей Агафонов - Somebody to Kill

​ — Я просто к тому, что удобно так все совпало.

​ — Ты мне если что–то хочешь сказать, так скажи. По–твоему, заметка заказная?

​ — Сергеичу виднее. А тебя, может, и втемную использовали.

​ — А объясни мне, пожалуйста, Олежку нельзя трогать только потому, что он не в «Единой России»? Так он бы там давно был, если бы на нем столько криминала не висело! Он даже для них — чересчур! Это же не вопрос предпочтений! Че вы все с ума–то сходите?

​ — Я пошла, — говорит поскучневшая Маринка. — Вы про политику опять.

​ — Провожу? — подскакивает Боря.

​ — Проводи…

И вот я один в квартире, наедине с развороченным столом, недоеденным салатом и сломанным диваном.

​ — Атлична! — говорю я и швыряю в стену бутылку с пивом.

Вид на улицу. Тетка с двумя большими сумками наискосок пересекает перекресток. По разные стороны улицы — ЦУМ и концертный зал филармонии. Прямо под окнами — большое пустое пространство, огороженное железным забором. На другой стороне улицы кое–как лепятся десятки машин.

Молодой человек с хорошей прической, вздохнув, отходит от окна и снова садится за стол. Напротив, вольготно положив ногу на ногу, сидит давешний технолог.

​ — Павел Анатольевич, — говорит молодой человек, — меня поражает ваша наивность.

​ — Я с первого раза понял, что вы хотели сказать, — говорит технолог. — Пьяный бред в шесть утра, это даже обсуждать несерьезно. А стукачку вашему привет.

​ — Ну, зачем так. Бред не бред, а вы лицо официальное, руководитель предвыборного штаба. Зарплата у вас хорошая… Законная?

​ — Абсолютно. Согласно контракту. Налогом не облагается.

​ — А вас не смущает, что ваша зарплата и зарплата юриста, если их сложить, это уже половина предвыборного фонда вашего кандидата?

​ — А меня почему это должно смущать?

​ — Ну, на что–то же печатаются газеты, листовки. Разносчикам деньги нужно платить, агитаторам…

​ — Агитаторы у нас работают бесплатно. Какие–то расходы я беру на себя. Мы друзья с Олегом.

​ — А год назад дружили с кандидатом от КПРФ в Новосибирске. С кем еще вы дружите, Павел Анатольевич?

​ — Давайте я не буду называть фамилий, чтобы вам потом не пришлось забыть этот разговор. А то если я начну, то уже не остановлюсь.

​ — Остановитесь, Павел Анатольевич, остановитесь. Вы сейчас наговорите себе. Предложение к вам такое — вы забываете наш разговор, я забываю ваш пьяный треп в помещении КЗК девятого восьмого. Ну и само собой, если вдруг нечаянно с нашим губернатором что–то произойдет до выборов, в шутку или серьезно, я первым делом подумаю о вас. И разговор у нас тогда будет совсем другим.

​ — А, только до выборов, значит?

​ — До свиданья, Павел Анатольевич.

Оставшись один, молодой человек выключает диктофон в столе, делает запись в лежащем перед ним старинного вида органайзере. Хватает себя за подбородок и сидит молча. Звонит телефон.

— Иду, — говорит молодой человек в трубку. — Уже иду.

Мне просто нужно выйти наружу.

За спиной остается желтый прямоугольник двери, в нем шевелится что–то белое и розовое. Впереди темный коридор длиной с футбольное поле.

На мне, кажется, халат.

Я физически чувствую, как остатки волос на голове колют мою голову корнями. Я слышу шум в голове, и он нарастает. Где–то слева лают собаки. Вероятно, там есть выход.

С диванчика вскакивает охранник, я останавливаю его, просто мотнув головой.

Впереди брезжит свет, в голове дребезжит телевизор.

​ — Недавний скандал с недвижимостью, по слухам, принадлежащей семье губернатора, до сих пор вызывает вопросы. Как получилось, что новенький торговый центр, на строительство которого было потрачено более полумиллиарда казенных рублей, оказался частной собственностью? Кто ответит за…

​ — Отвечу. За все отвечу… — бормочу я.

Собака бросается мне навстречу из дверей на террасу, внезапно, огромная, черная. Я едва не падаю. Хватаю ее за лапы, за шею. Она неистово лижет мне лицо.

​ — Магда, Магда! Перестань! Прекрати! Магда, дура!

​ — Магда! — звенящий голос жены. Как я ее ненавижу…

Собака, заскулив, прыгает в сторону и исчезает где–то в сияющем далеке. Больно смотреть в ту сторону. Похоже, что давно уже день. Я падаю в бассейн, как раненый бегемот. Халат всплывает надо мной, огромный, белый, пустой. Я выныриваю на другом конце бассейна, трясу головой, выбираюсь наружу. Прохожу мимо столика. На нем газета с моей фотографией и слоганом «За все отвечаю лично!»

Я иду, оставляя за собой след.

Из дома за мною недобро следит охранник. С кобурой подмышкой.

У меня была надежда, что я со временем стану здесь своим, как Егор. И ко мне, нежно улыбаясь, будет склоняться официантка в блузке с вырезом. И девушки у бара будут делать мне ручкой. И потом присаживаться за мой депозитный столик.

А пока что Егор по–хозяйски развалился на диванчике, я сижу напротив в кресле, а сбоку наливает себе какое–то модное пойло стильный типок в белой рубашке.

​ — Спасибо, что пришел.

​ — Спасибо, что позвали. Уже и не надеялся.

​ — Да, замотались…

Повисает неловкая для меня пауза длиной примерно с километр.

​ — Так чего ты хотел, Митя? — спрашивает Егор.

​ — А, вот так построим разговор?

​ — Хорошо. Как ты хочешь построить разговор?

​ — Я напомню, — говорю я и чувствую, что мой голос начинает дрожать, — что месяц назад ты ко мне пришел и говорил, чего хочешь ты, и что за это получу я.

Типок сбоку хмыкает. На меня по–прежнему не смотрит.

​ — И там была должность в вашей телекомпании. И… много чего еще.

​ — Окей, — говорит Егор. — Получается, мы тебя обманули.

​ — Я этого не говорю, — торопливо говорю я.

​ — Давай я объясню, — говорит типок. — К тебе вопросов никаких нет.

​ — И на том спасибо.

​ — Но сейчас твоя заметка как мертвому припарка. Эти выборы Олежка просрал. Он бухает. Шансов ноль. Мы его уже не мочим. Через две недели он будет в Швейцарии. Или где угодно. Собственно, похуй. Вопрос по нему решен.

​ — Вопрос по мне не решен.

​ — Ну, смотри, — снова Егор. — То, что мы тебе обещали, мы сейчас не можем дать. Форс–мажор. Месяц назад никто не знал про Володина. Так что, старик… Мы сами тут сидим и не знаем, где будем после выборов. Расклад поменялся.

​ — Что–нибудь будете? — ласково спрашивает официантка в блузке с вырезом, наклоняясь ко мне. Я смотрю на Егора, он кивает.

​ — Пиво, пожалуйста.

​ — Обидно, да? — говорит типок, когда официантка отходит. — Смотреть можно, трогать нельзя.

Егор начинает оглушительно, совершенно по–лошадиному ржать.