Джесс Уолтер - Над осевшими могилами

Она удивилась, что дом ее погружен во мрак, но потом вспомнила: сама же выключила весь свет, прячась от парня в красном «ниссане», впервые запасшегося пивком.

Войти в темный дом было свыше сил. Похоже, сегодня не уснуть, как ни старайся, – нынче в доме хозяйничает мамина бессонница. Каролина выехала на Монро-стрит, полвека назад застроенную трехэтажными домами из песчаника, меж которыми вклинились новые закусочные, хозяйственные и ночные магазины. На улицах каждый третий автомобиль казался красным.

Каролина припарковалась перед Управлением общественной безопасности. Неподалеку остановилась патрульная машина, из которой вылез сержант Дейл Хендерсон. Он был наставником Каролины, когда Дюпри перевелся в другой отдел. Вместе пошли к конторе.

– Что это вы так поздно? – спросил Хендерсон.

– Ребята любят, чтобы я пришла пораньше и сварила кофе, – усмехнулась Каролина. – А вы-то чего припозднились? Кажется, угодили в передрягу?

– Откуда вы знаете?

– Рация сообщила.

Хендерсон кивнул и открыл дверь, пропуская Каролину:

– Можно кое о чем спросить?

– Легко.

– Вы ведь по-прежнему близки с Дюпри?

– Ну, в общем, да, – промямлила Каролина, раздумывая, почему выбрано слово «близки» и что означает «по-прежнему». – А что?

– Во-первых, по окончании смены он не доложился и исчез на два часа. А потом явился разнимать уличную драку, и в награду его пырнули ножом.

Каролине будто стиснули загривок.

– Как он?

– Все нормально. Наложат пару швов. Когда я спросил, куда он исчез, Алан взбеленился, но потом сказал, что уснул в машине перед своим бывшим домом.

Они стояли в просторном вестибюле Управления общественной безопасности. За конторкой дежурного виднелась дверь в розыскной отдел.

Каролина почуяла неладное:

– Зачем вы мне об этом говорите?

Хендерсон разглядывал свои ботинки:

– Наверное, меня это не касается, но я сам прошел через развод и знаю, что… – он подыскивал слова, – пассия не всегда понимает, чего стоит мужчине уйти из семьи.

Пассия? Каролина сжала кулаки:

– Не знаю, что вы там себе надумали, Дейл, но…

Хендерсон ее перебил:

– Когда человек один, вот как вы, он вольная, так сказать, птица… Но выбор таких, как Алан, всегда рикошетит в других людей.

Каролина развернулась и пошла прочь.

Хендерсон ее нагнал:

– Я понимаю, это не мое дело…

– Нет никакого дела , Дейл, – через плечо бросила Каролина.

– Я не осуждаю…

Она остановилась и резко повернулась к Хендерсону:

– Именно что осуждаете. И вы просто белены объелись.

Каролина зашагала к двери в отдел, Хендерсон остался на месте. Набрав код, она очутилась в длинном, ярко освещенном коридоре особого отдела. Злость ее понемногу сменилась тревогой за Дюпри. И чего она взъелась на Хендерсона? Копы – величайшие на свете сплетники. Ничего удивительного, если день-деньской копаешься в чужом грязном белье.

Чиркнув карточкой в замке, Каролина вошла в свой старый кабинет, разительно отличавшийся от ее нового места службы, где на стенах висели фотографии убитых женщин, карты районов, в которых обнаружили трупы, и, конечно, вездесущая схема Спайви.

А здесь кругом развешены снимки домов, где проводились облавы, и наиболее часто встречающихся расфасовок кокаина и метамфетамина, графики по экстази и прочим изобретениям умельцев. Прямо какая-то школьная лаборатория. Каролина открыла свой бывший стол и достала толстую папку с материалами по всем делам Паленого и газетными вырезками про его смерть. Самая большая статья под заголовком «Родные все еще ждут утонувшего наркодельца» вышла через месяц после его гибели. Ее сопровождала фотография моложавой негритянки, матери Паленого, которая показывала снимок сына-шестиклассника: в футбольной экипировке тот гордо позировал со шлемом на сгибе руки.

Подхватив толстенную папку, Каролина вышла в коридор и, убедившись, что дверь защелкнулась, направилась в свой новый кабинет. Вспомнились намеки Хендерсона, что она – причина семейных неурядиц Дюпри. Вновь вспыхнула злость, но вместе с ней и чувство вины.

Каролина вошла в кабинет и возле своего стола увидела Дюпри, который словно материализовался из ее мыслей. Он стоял к ней спиной, в руках держал ее джемпер. Когда дверь захлопнулась, Дюпри вздрогнул, выронил джемпер и обернулся.

В комнате было сумеречно, горели только две настольные лампы. Патрульная форма Дюпри напомнила о былых совместных сменах, и Каролина чуть ли не впервые подумала о том, как давно они друг с другом связаны и сколько сил у них это отняло.

– Вы меня напугали, – сказал Дюпри.

– Извините.

– Ничего. – Дюпри огляделся и, видимо, сообразил, что его присутствие в кабинете выглядит странно. Он помахал электронным ключом: – Эта штука неожиданно сработала. Недосмотр, надо исправить.

– Что вы здесь делаете? – спросила Каролина.

– Вообще-то я шел писать рапорт, как я насладился концертом, уснул в своей машине и был ранен пьяной парочкой. А вы зачем здесь?

В прежнее время, когда она часто видела Дюпри в этой форме, Каролина тотчас сообщила бы ему о красной машине перед домом. Но теперь все изменилось. Хендерсон не выходил из головы. Пассия.

– Кое-что надо по работе.

Дюпри уловил ее холодность и почувствовал себя патрульным сержантом, который после смены что-то вынюхивает в серьезной группе.

Каролина прошла к большому столу в центре комнаты, и теперь их разделяли два стола – совещательный и письменный.

– Куда вас ранили? – спросила она таким тоном, словно интересовалась планами Дюпри на уик-энд.

– В плечо.

– Угу. – Каролина положила папку на стол и начала пролистывать дела, избегая взгляда Дюпри. – Швы наложили?

– Еще только собираюсь. – От ее дежурного, снисходительного тона Дюпри растерялся. – Что случилось?

– Ничего.

– Нельзя говорить? Теперь это не для моих ушей?

– Вовсе нет. Просто нужно кое-что посмотреть. Вы же знаете, так бывает – какая-то мелочь сидит в тебе занозой.

– Да, про занозы я знаю.

Ее отстраненность наждаком корябала душу. Женщина, о которой он думал беспрестанно, вдруг стала холодной и чужой.

– Ладно, пойду писать рапорт, – сказал Дюпри. – Не стоит оттягивать свое увольнение.

Каролина невесело улыбнулась. Дюпри вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.

В коридоре он попытался осознать, что сейчас произошло. Можно понять, если вдруг он стал ей неприятен, – последнее время он сам себе был противен. Но этот ее снисходительный тон невыносим. Вспомнилось, как давеча он проснулся в машине и увидел зашторенное окно. Вдруг безумно захотелось все выложить Каролине – сказать о своих чувствах, о ее неблагодарности, обо всем. Все, что он делал, было для нее и во благо ей. Пусть она плюет на него, но на то, что сделано ради нее, наплевать нельзя.