Уильям Каглин - Доказательство умысла (в сокращении)

Она извлекла из висевшей у нее на плече сумки фотоаппарат и пошла по лужайке перед домом, останавливаясь, чтобы сфотографировать каждую дверь и окно, и внимательно осматривая землю.

Я вернулся в гостиную, присел на диван. Комната была оформлена с отличным вкусом, в японском стиле. Передо мной, на кофейном столике, лежал большой иллюстрированный альбом. Он был раскрыт на странице с гравюрой, изображавшей японскую куртизанку. Ее левая грудь выглядывала из выреза кимоно. В дверном проеме за ее спиной был виден плотоядно оскалившийся мужчина. Судя по кокетливому выражению, которое застыло на лице куртизанки, она прекрасно сознавала его присутствие. Мне хотелось взять книгу в руки и рассмотреть эту занятную картинку получше, однако я решил, что самое правильное — ничего тут не трогать. Майлз сидел напротив, все в той же безупречно белоснежной шелковой хламиде.

— Итак, — спросил я, — вы можете рассказать мне, что здесь произошло?

— Я этой ночью работал, — ответил он. — Сидел у себя в кабинете в другом конце дома. Немного устал — знаете, как это бывает, рабочий запал уже вроде кончился, ну, я и решил лечь спать. Почистил зубы, надел пижаму, халат. А потом открыл дверь спальни и увидел ее.

Его руки, лежавшие на коленях, слегка дрогнули.

— Крови на вашей одежде нет. Вы прикасались к жене?

Он нахмурился, наполовину озадаченно, наполовину раздраженно, и ответил:

— Вы же ее видели, какой в этом был смысл?

Рассуждая логически, он был прав, и все-таки мне его слова показались странными. Когда видишь любимую женщину, истекающую кровью, то нельзя не подойти к ней и не узнать, не можешь ли чем-нибудь ей помочь.

— А вы ничего не слышали, пока работали?

— Работая, я слушаю музыку. И включаю ее довольно громко. Это помогает мне добиться нужного настроя, поймать вдохновение, понимаете?

Его слова прозвучали как реплика актера из плохой пьесы.

— То есть вы ничего не слышали?

— Кроме Бетховена — ничего. «Буря» — семнадцатая фортепьянная соната.

— Ну хорошо, а почему вы позвонили мне, а не в полицию?

Он устало посмотрел на меня:

— Вы шутите?

— Нет, Майлз, не шучу.

— Да просто потому, что они первым делом постараются взять меня в оборот.

— Это отчего же?

— Я разбираюсь в преступлениях, Чарли. Первый подозреваемый — всегда муж. И потом, вам ведь известно, кто я, какова моя репутация. Да любой прокурор при первом же взгляде на меня поймет, что я — лучший его шанс попасть на канал «Суд ТВ».

Некоторое время мы просидели в молчании.

— Так или иначе, вас обязательно станут расспрашивать о ваших отношениях с женой. У вас были какие-то сложности, о которых мне следует знать?

— Я любил жену больше всего на свете. Если я попытаюсь рассказать вам, насколько сильным было это чувство, вы просто не поверите.

— И никаких романов на стороне? Никаких громких ссор?

Он кинул на меня пристальный взгляд и спросил:

— Сколько раз вы были женаты?

— Три.

— Удачно?

— Хуже не бывает.

Взгляд его смягчился, он улыбнулся мне.

— Тогда вы вряд ли представляете себе, на что это похоже, — сказал он. — Вы не знаете, что такое посвятить свою жизнь одному человеку, отдаться ему целиком и целиком получить его взамен.

Я действительно не знал, что это такое. Майлз был прав.

Внезапно он встал, подошел ко мне и положил мне на плечо руку, как будто это я был человеком, который пережил трагедию, которую и представить себе трудно.

Солнце только показалось на горизонте, когда Майлз повернул большой, необычной формы ключ в замке массивной двери своего кабинета, расположенного во внутренней части дома.

Едва войдя в кабинет, я тут же ощутил сильнейшее желание развернуться и покинуть его. Одну из стен занимало огромное окно с замечательным видом на реку Сент-Клер, широкую и неторопливую, отделяющую Мичиган от Канады. Три другие стены были увешаны оружием — самым разным, от дорогих английских дробовиков и охотничьих ружей до старинных кавалерийских сабель и японских мечей. Вот и говори после этого о неудачном выборе места для беседы подозреваемого в убийстве человека с полицией.

Денкерберг оглядела кабинет с нескрываемым интересом.

— А у вас тут целая коллекция, — сказала она.

— Да. В прошлом году я попросил оценить ее. Цифра получилась значительно больше ста тысяч, — важно заметил Майлз. — Потому я и держу дверь на запоре.

У меня возникло неприятное чувство. И дело было не в одном лишь оружии. Стоило Денкерберг войти в кабинет, как в повадке Майлза что-то неуловимо переменилось.

Мы с Майлзом сели на диван, а Денкерберг продолжала кружить по кабинету, сложив за спиной руки и внимательно разглядывая оружие. Каждый из экспонатов коллекции покоился на собственной паре деревянных крючьев. И под каждым висела на стене медная пластинка с подробным описанием.

В конце концов Денкерберг села и скрестила ноги.

— Я очень сожалею о том, что случилось с вашей женой, мистер Дэйн, — сказала она. — Однако мне необходимо поговорить с вами, пока ваши впечатления не стерлись из памяти. Для начала расскажите о случившемся этой ночью. Обо всем, что вы видели и слышали.

— Ночью я писал. — На лице у Майлза обозначилось несколько заносчивое выражение. — Для этого мне требуется совершенная и полная тишина, почему я и выбрал для кабинета место в глубине дома.

Почему мне он сказал, что, пока его жена умирала, у него здесь играл Бетховен? Денкерберг, видимо, заметила, как я нахмурился, потому что спросила:

— Вы хотите что-то добавить, адвокат?

— Виноват? — туповато переспросил я. — Что? А, нет, простите. Я просто… ну, знаете, задумался о своем.

И я растерянно улыбнулся. За годы практики я в совершенстве научился разыгрывать роль недотепы. Она вполне отвечает моей мятой одежде, обшарпанному автомобилю и непримечательному лицу. Однако это всего лишь роль.

— В общем, — сказал Майлз, явно раздраженный тем, что его перебили, — я сел за работу около полуночи. И к половине четвертого написал страниц восемь. Не мне об этом судить, но, по-моему, получилось неплохо. Работа по-настоящему ладилась. А потом я кое-что услышал.

На миг в кабинете наступило молчание. Денкерберг не смотрела на Майлза. Ее взгляд был прикован к стене. Посмотрев туда же, я увидел, что одна из подставок для оружия пуста. Интересно, какие выводы сделала из этого Денкерберг.

— Так что вы услышали? — наконец спросила она.

— Шум, — коротко ответил Майлз.

— Шум. — Денкерберг вскинула бровь. — Вы ведь профессиональный литератор и, уверена, понимаете, насколько важна точность описания. А слово «шум» звучит расплывчато.

— Ну, может быть, резкий шум? Нечто среднее между хрустом и ударом? Не знаю. Но доносился он из дома. И это почти все, что я могу сказать точно. Я пошел посмотреть, что происходит. Жена к этому времени уже, как правило, спит, вот я и решил проверить, все ли с ней в порядке.