Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

— Нет.

— Заводи. Бог с вами, жениться не станете — и ладно, а ребенка ей сделай. Сейчас лучшие годы. Для нее, по крайней мере. Обидно будет, если пробегает.

— Мне-то поздно. Курю, пью.

— И я курил и пил. Ничего же, крепкая вышла.

— Сколько ей? — Серега спросил это для контроля.

— Двадцать шестой пошел. Я только-только училище кончил, а Верка в институте на первом курсе была. Ничего, справились. Конечно, дед с бабкой помогли. Они ее при себе держали, пока мы по гарнизонам летали.

Явились дамы с супницей, источавшей аромат борща.

— Опять натощак куришь? — проворчала Вера Сергеевна. — Язву нажить хочешь?

— Нажил уже, — Иван Валентинович хлопнул Веру Сергеевну но пышному заду.

Аля фыркнула. Она уселась рядом с Серегой и стала накладывать ему салат.

— Мы вам мешать не будем, — объявила Вера Сергеевна с излишней официальностью. — После обеда часок отдохнем и поедем на дачу. Надо хоть навестить стариков перед отъездом.

— Ты тоже едешь? — спросила Аля у матери.

— Конечно. Там дают служебную квартиру, надо же помочь устроиться товарищу полковнику. Хозяйство там большое, пока примешь, измучаешься. А питаться ему надо нормально. Знаем мы эти столовки. Угоняют на старости лет в Тмутаракань.

— Скажи спасибо, что вообще не списали, — проворчал полковник. — Про сокращение забыла?

После салата был борщ — наваристый, с салом, с буряком, сытный до изнеможения. Серега съел тарелку и подумал, что второго ему уже не одолеть, однако, когда появилось это второе — картофельные пироги с томатным соусом, посыпанные зеленью и нарубленными луковыми колечками — не удержался и съел. А после еще был компот. Из-за стола Серега встал с трудом, помог Але собрать посуду, покурил с полковником у окошка. Потом Алины родители отправились подремать, а Аля с Серегой вернулись в комнату.

— Ну как тебе мои? — спросила Аля. — В смысле папа?

— Приличный мужик, — ответил Серега, — только призывал сделать тебе ребенка. Этого я не понял. То есть я понял, что он внуков хочет, но почему я. По-моему, надо прежде всего к тебе обращаться.

— Правильно. Он и Владику об этом говорил. Надеется, что я буду клушей-наседкой. А я — не хочу. Я женщина, но я вовсе не считаю, что надо всю жизнь посвящать кухне, детям и ублажению мужа. Я желаю, чтобы у меня было свое дело. Мне хочется, чтобы ко мне относились с уважением не потому, что я — жена какого-нибудь-туза, а потому, что я сама — туз.

— Неужели никогда инстинкты не прорезались?

— Пока нет. Я вот даже просто так, немного расслабиться не всегда могу. Эти два дня я украла у кооператива. Там понимают — у меня горе. И то, что я хочу быть одна. В субботу и воскресенье они меня тревожить не будут. Но что мне делать, если я вдруг пожелала тебя? Вот он, инстинкт! Будь все как обычно, я бы привела тебя в «Спектр», повозила бы в интересные места, показала бы ребят, которые делают что-то новое, и вообще вела бы дело по-другому. А так — будем сидеть здесь. Постараюсь, чтоб тебе не было скучно…

— Да мне и так не скучно. Только уж очень накормили. Вздремнуть тянет. Дома я бы сейчас в сарай пошел и «Мечту» доделывал.

— Что это вообще будет?

— Третья часть триптиха. «Истина», «Откровение» и «Мечта».

— Это та, где я буду главной фигурой?

— Там других не будет. Позировать тебе не придется. Хочешь, сейчас сделаю эскиз? В карандаше, конечно.

Аля дала Сереге ватман маленького формата и карандаш. Минут через десять он показал ей то, что получилось.

— Женщина, парящая в пространстве, — держа листок на вытянутых руках, произнесла Аля. — А фон какой?

— Еще не знаю. В «Истине» с одной стороны было алое, с другой — голубое, в «Откровении» тот же цвет в углах. А здесь нужно, чтобы они смешались.

— Получится лиловый, — прикинула Аля. — Мрачноватый цвет для мечты. Мечта должна быть розовая или голубая. — Голубая, конечно, лучше, фигура будет контрастнее, в нее можно будет розовых тонов добавить.

— Банальность получится, — сказал Серега непримиримо, — это раз. Во-вторых, все полотно выпадет из тройки. Оно будет само по себе, не впишется.

— Ну, это уж твои проблемы. А эскизик ты мне оставишь? Хочешь посмотреть, как Владик меня изображал? Совсем другая манера. С тех пор я не хочу позировать.

Из папки было извлечено несколько листов ватмана.

Да, Серега, конечно, не график. Здесь Владик на три головы выше. Казалось бы, все в сто раз проще, чем искать нужный оттенок на палитре, а вот поди-ка! Только черное и белое. В жизни такого нет, а рисунок живет. Вот Аля в фас, вот-вот усмехнется. А вот ее улыбка — поймал ее Владик, блестяще поймал!

— Помнишь, — прошептала Аля, — тот парень, который его убил? У них похожий стиль.

Серега это тоже увидел. Но сказать не смог.

— Ладно, вздохнул он, отдавая лист Але, — что-то меня в сон потянуло. Перекормили.

Разобрали постель и улеглись. Серега действительно задремал и проспал, часа два. Он даже не слышал, как Алины родители стали собираться на дачу и как вышли из дома. Аля не спала, но от него не уходила, лежала на спине и, глядя в потолок, о чем-то думала.

Когда Серега проснулся, она положила ему руку на грудь и прошептала':

— А мы одни. Уехали мои.

Серега чувствовал лень и желание поваляться, но все же начал отвечать на ее ласки и поцелуи. Але они показались слишком вялыми, а потому она заявила:

— Сейчас я тебе покажу кое-что, сразу проснешься!

Она нашла в нижнем шкафчике нужную видеокассету и включила систему. Сперва Сереге показалось, что показывают какую-то эстрадную программу. Пожилой джентльмен во фраке с бабочкой на воротнике что-то тараторил по-немецки на сцене, где, кроме него, стояли несколько мужчин и женщин, молодых, красивых и элегантно одетых. Невидимый зал то и дело аплодировал и хохотал шуткам старика, а молодые скромненько улыбались. Перевода не было, и что молол старичок — было непонятно. Зато в глубине сцены находилось какое-то сооружение вроде телефонной будки. Сквозь стекло было видно, что там стоят в обнимку мужчина и женщина. Они постепенно разоблачались, успевая при этом целоваться. Старичок все еще болтал, а одна пара из слушавших его убежала за сцену. Потом последовала такая картина, что Серега аж крякнул. Все-таки он был провинциалом. Даже в Семином видеозале так откровенно ничего не показывали. Впрочем, может быть, и показывали, но Серега этого не видел. Сработали у него безусловные рефлексы: лежа на боку, он добрался до Али, притиснул к себе ее упругий зад, а затем… Аля только мурлыкнула, продолжая глядеть на экран.

— Я же говорила, — пробормотала она.

— Куда там! — хмыкнул Серега.

На экране все шло своим чередом, а у них все-таки было лучше. Смотреть одно, а самим — другое… И веселее, и слаще.